– Ох, – Марина прижала ладони к лицу. – Сама не знаю, что сказала. Вырвалось. Просто нервничаю сильно, не сплю давно. Конечно, нет. Все не так. Я просто сорвалась. Из-за того, что переживаю. Ты поняла?
– Да. Поняла. Проехали. Давай, что ты еще принесла. Грейпфруты? Это хорошо. Слушай, их чистить неудобно. У меня тут все ногти поломались. У тебя пилки нет для ногтей?
– Да вроде нельзя ничего металлического.
– Ладно, все тут можно. Я в лифчик суну. Пойду. Голова болит. Спать хочу.
– Маша…
– Все, пока.
Ночью Толю разбудил звонок из тюрьмы. «Пронькина вены себе перерезала на обеих руках. Пилкой для ногтей. Сильная кровопотеря. Обнаружили ее уже без сознания».
* * *
Очередной обыск в особняке Сидоровой, поиски в саду пора было заканчивать. Искали, разумеется, не везде, а исходя из логики преступника, который торопится побыстрее уйти и пытается спрятать орудие преступления на своем пути… Толя вышел на террасу. Там в глубоком кресле сидела обложенная подушками мать Валентины. На совершенно белом лице – огромные страдальческие глаза. Она смотрела по сторонам, как будто ожидая, что сейчас войдет ее младшая дочь.
– Что говорят врачи? – спросил Толя у Валентины.
– А ничего. Хотя по результатам МРТ говорят, что возможно восстановление. Но какое восстановление? Она сама в это не верит. Она не хочет жить. Мама заболела, я уверена, из-за тоски по Наташе. А сейчас думает об одном: как они там встретятся… Мне тут Сандра сказала… Вроде колдунья одна в соседнем поселке живет. К ней многие дамочки ходят. Дорогая. Я подумала: может, попробовать? Как вы думаете?
– Ну, что я вообще могу думать о колдуньях. Мои коллеги их пачками берут за мошенничество, грабежи и прочий развод… Слушайте, Валентина. У меня есть девушка знакомая. Она вовсе не колдунья, просто есть какие-то способности. Хорошая девушка и стремится помогать всем. Так вот у нее подруга парализованная. В общем, точно не скажу, но вроде бы у них получилось. Могу спросить: если она не против, дам вам ее телефон. Тут хоть я поручиться могу, что не мошенница. А вдруг получится? Знаете, даже мне, толстокожему, видно, что вашей маме очень плохо. Не физически даже.
– Не знаю, как вас и благодарить.
– Да за что?
– За то, что пожалели маму, подумали, как ей помочь… Знаете, в моей жизни только сейчас смысл появился. Аришка… Скоро операция. А мама… Она даже не заметила ребенка. Она видит только Наташу и ее смерть.
На террасу вышли Сергей и Сандра.
– То есть пройти через нее следует в любом случае? – спросил у нее Сергей.
– Если нужно быстро уйти из дома, то да. Прямо – к воротам, будке охраны, сразу налево – дорожка к той калитке, скрытой. Есть выход и по лестнице со второго этажа, но он ведет в сад. Ночью там можно заблудиться. Задняя терраса – выход к бассейну, теннисному корту…
– И вы точно тогда не успели убрать в спальне и здесь до нашего прихода?
– Вы тут уже были, когда я пришла.
– Понятно. Ну, что, Толя, зови людей, поедем. Сандра, будьте любезны, дайте воды.
– Ох, извините. Я ничего не предложила. Может, сок, коктейль, пиво, чай?
– Мне – чай, – невинно сказал Толя. – А то Сережа сейчас для меня пиво закажет.
– Шутник, а толку никакого, – заметил Сергей. – Да, если можно, нам чаю. И поедем.
Сандра вошла на кухню и стала заваривать чай.
– Ну, что там? – спросила у нее толстая, флегматичная кухарка Лиля.
– Да ничего не нашли опять.
– И не найдут, – Лиля вдруг заговорщицки подмигнула Сандре. – Ты, девочка, на тетю Лилю можешь положиться…
Сергей, Толя и Валентина с изумлением уставились на красную Сандру, которая втащила за рукав на террасу упирающуюся кухарку.
– Вот. У нее спросите. Она спрятала. Она думала, что я убила хозяйку, и бритву спрятала! Говори же быстро, ну!
Бритву, завернутую в пакет, Лиля вытащила из большой банки с черным перцем, стоящей на одной из полок в огромной кладовой в подвале.
– Где вы ее в тот день нашли? – спросил Сергей.
– Да прямо у порога и нашла. Я пришла, когда милиция уже подъезжала. Захожу, смотрю – лежит. Взяла. Сначала в мусорный бак хотела выбросить, потом думаю, найдут.
– И с какой целью вы так далеко прятали?
– С какой! Сандру пожалела. Думала, все ж таки она ее убила, как и собиралась.
– Я? Собиралась? – Глаза Сандры заняли пол-лица.
– Ну, чего уж. Когда вы с Римом обжимались на заднем дворе, я слышала, как ты сказала: «Ну, что мне сделать? Себя убить? Ее? Тебя?» Ну, думаю, начала с нее.
– Я так говорила, – всхлипнула Сандра. – Мне что, с вами ехать?
– Оставайтесь, пожалуйста, здесь до результатов экспертизы, – устало сказал Сергей. – Главную улику нашли нам именно вы.
Отец Марии стоял у входа, когда они подъехали. Дежурный ему что-то сказал, и он подошел к Сергею.
– Меня зовут Николай Николаевич Пронькин. Моя дочь Маша… – Его голос сорвался.
– Она вне опасности, – сказал Сергей. – Просто очень большая кровопотеря, сейчас Мария под капельницей, к ней нельзя…
– Спасибо большое… Мне никто даже не мог сказать, жива ли она. – Подбородок мужчины задрожал, из глаз полились слезы.
– Пройдите со мной, если хотите что-то сказать или спросить, правда, у меня не очень много времени…
– Я ненадолго. На пять минут.
Он не мог ничего сказать, он не знал, о чем спросить. Он вошел в кабинет к незнакомому человеку, потому что деваться ему на этом свете было совсем некуда. К Маше нельзя. Она не просто в больнице, она в тюрьме. Домой – невозможно. Там Марина со своим металлическим голосом, ненавидящими глазами…
– Мы сейчас отдали на экспертизу одну улику, – Сергей не выдержал молчания Пронькина и начал сам. – Она по делу, одной из подозреваемых по нему является ваша дочь. Результаты будут скоро, так что я смогу вас проинформировать…
– Это убийство?
– Да. В котором она почему-то вдруг призналась. Причем крайне неубедительно.
– Что значит – неубедительно?
– Не смогла привести детали.
– Выходит, что она не виновата?
– Пока ничего не выходит. Ваша дочь в последнее время вела себя крайне агрессивно.
– Маша – непростой человек…
– Мягко говоря.
– Мне нечего сказать в ее оправдание. Я просто ничего не знаю. Одно мне понятно: если Маша захотела себя убить, значит, для нее все рухнуло… Что произошло? Вы говорите, еще не доказано, что она убила?