Семен ответил, что спешить не надо. Не очень весело ему в большой общей камере – холодно там, и людей чересчур много; а еще надо постоянно следить за собой, чтобы не оступиться, не упороть по незнанию какой-нибудь косяк. Но ничего, Семен с этим пока справляется. И с блатными у него неплохие отношения. Есть даже возможность попасть в свиту к Тулупу. Хотя это, честно говоря, не очень его привлекает. По нему, так лучше самому по себе быть, чем кому-то прислуживать...
К тому же у Сэма своя компания намечается. С пацаном люберецким скентовался, а на днях к ним долгопрудненский боец приткнулся. Это на воле они враждовали, а здесь им делить нечего, кроме скудной тюремной пайки. Хотя, надо сказать, с провизией у них дела обстоят неплохо. Братва всех пацанов неплохо греет. А вчера еще качок из солнцевской бригады заехал. С ним уже четыре бойца и еще три конкретных паренька из сочувствующих. И Сэм в этой команде на первых ролях. Так что нормально все, и не надо ему к барыгам заезжать...
А у Самокура дела неважно обстоят. Как ни пытается он объявиться своим, Тулуп не очень его жалует. Не чморит, под шконку не загоняет, но и к себе близко не подпускает. Он настоящий вор, спокойный, продуманный, ему всякого рода бакланы не по душе. И к мужикам Самокур не примыкает, потому что блатным себя мнит. Ну да, две ходки за плечами, все дела... В общем, сам по себе Самокур. Как дерьмо посреди проруби.
На Семена он волком смотрит, однако бояться его не стоит. Может, он и волк, но беззубый...
– Прогулка закончена! – громовым голосом объявил вертухай.
Из тюремного дворика толпа направилась к двери, за которой тянулся продол. Там заключенных построят, посчитают и поведут в камеру.
В продоле совсем не так светло, как в прогулочном дворике, потому на какие-то мгновения Семену показалось, что он попал в кромешную темноту. И другие арестанты тыкаются друг в друга как слепые котята. И непонятно, кто слева, кто справа, а кто сзади...
И кто-то этой суматохой воспользовался. Семен вдруг почувствовал, как что-то острое вонзилось ему в бок. Сейчас вражеская рука резко рванет вверх, чтобы поглубже нанизать его плоть на свою заточку, тогда смерть. Но Семен резко подался вперед, соскальзывая с нее. С силой протолкнув кого-то вперед, развернулся к подлецу. Ну, конечно же, Самокур это.
Блатарь уже понял, что удар не удался, но заточка все еще у него в руке. И он снова бьет. А Семен уклониться не может, потому что его подпирают с боков. Он смог только подставить под заточку руку, и острый стержень вонзился в предплечье.
Но вот Самокура сзади хватает за горло Серый, Лось хватает его за руку, и выбивает заточку. У Сэма вдруг резко закружилась голова, почва стала уходить из-под ног, в ушах зашумело так, будто рядом проехала машина, доверху груженная грохочущим листовым железом. Но все-таки он вытянул вперед руки, разжатыми ладонями обхватил Самокура за лицо и вдавил большие пальцы ему в глаза, чувствуя, как они уходят в слизкую глубину черепа.
И сам он вдруг стал проваливаться в эту гудящую глубину, которая казалась ему бездонной...
* * *
Наташа пучила глаза, пытаясь выглядеть трезвой. Но эти ее потуги были жалкими и смешными. Перегаром от нее не тянуло, но Алекс не обольщался. Он знал, что это не алкогольное, а наркотическое опьянение.
– Где ты взяла дурь? – заорал он на нее.
– О чем ты, дорогой?
– Я спрашиваю, где ты взяла дурь?
Сам он с кокаином завязал довольно легко, а Наташа остановиться не смогла. У нее были деньги, и она сама нашла человека, который смог продать ей наркотик.
Тогда Алекс перестал ее финансировать. Но девушку это не остановило. Она продала серебряную вазочку, которую Усыгин купил по случаю. Тогда он закрыл ее дома на замок. И несколько дней все было хорошо. Если не считать, что она выпила всю водку и коньяк, что были в доме.
А сегодня опять двадцать пять. Алекс пришел с работы, а она под кайфом.
– Не надо на меня орать!
– Буду на тебя орать!
– Козел!
Алекс не сдержался и влепил девушке пощечину. Наташа упала, высоко задрав ноги. Под халатиком у нее ничего не было, но этот факт нисколько не возбудил Алекса. Не до того ему сейчас.
Он сам виноват в том, что девушка пристрастилась к кокаину. И себя нужно было во всем винить... Но вины за собой Алекс не чувствовал. Ведь сам он смог завязать. Почему тогда она не хочет последовать ее примеру? Потому что не желает этого! Потому что ей нравится жить в наркотическом угаре... Она сама во всем виновата!
– Козел ты, – жалко пискнула девушка.
И, обхватив голову руками, разрыдалась. Только тогда Усыгин и заметил крохотную точку на внутреннем сгибе левого локтя.
– Что это у тебя такое?
Он взял ее за предплечье, вытянул руку. Она могла не отвечать на вопрос, все было ясно и так. Это след от укола... Причем не один. Раза три она уже успела уколоться... Значит, и вчера она была под кайфом, и позавчера... Ну да, он вернулся поздно, мог и не заметить...
– Что это? Морфий, героин?..
– Морфий! – всхлипнула она.
– Где ты взяла?
– В коробке... Там, на балконе...
Перед смертью бабушка очень болела, ей кололи морфий, чтобы снять боль. После нее в квартире был сделан ремонт, Алекс позаботился и о том, чтобы сменить мебель, но часть ее вещей оказалась на балконе. И среди них злополучная коробка, из которой Наташа и откопала несколько ампул с морфием.
– Так, я сейчас звоню твоему брату, – сказал Алекс, усаживаясь в кресло перед телефоном.
– Зачем? – всполошилась Наташа.
– Как зачем? Расскажу, чем ты тут занимаешься. Пусть принимает меры.
– Не надо.
– Почему?
– Не хочу, чтобы он знал...
– Хорошо, не скажу. Но только с одним условием. Ты должна пройти курс лечения. Я заплачу, будешь лечиться в комфортных условиях и у лучших специалистов.
– Нет. Я здорова. Вот увидишь, что я здорова!
Алекс увидел, как на следующее утро у Наташи началось что-то вроде ломки. Ему ничего не осталось, как искать специалиста, который мог бы ее вылечить.
Он нашел такого человека, решил с ним вопрос, но, чтобы уговорить Наташу принять помощь, ему все-таки пришлось позвонить ее брату.
* * *
В голове медленная карусель, перед глазами качающийся туман, состояние такое, что умереть не страшно. Время, пространство, боль – все смешалось в хаотическое переплетение гремучих змей. Они везде – под кроватью, под одеялом, за тумбочкой, в раковине рукомойника. Кишмя кишат, лишая покоя...
Самокур задел ножом почку. Очнулся Семен в тюремной больничке, где мог банально загнуться от обильной кровопотери. Хорошо, врач догадался отправить его в спецбольницу. Только ехать пришлось далеко, и в дороге у Семена случилась клиническая смерть. Откачали его, а в больнице сделали операцию. Могли бы удалить почку, но хирург оказался классным специалистом, потому смог сохранить ее.