Дверь в комнату родителей была заперта. С работы еще не вернулись. Но сестра должна быть дома. Школа у нее до обеда, сейчас, наверное, уроки делает... Тимофей остановился как вкопанный. Улыбнулся про себя. Какие уроки? Надя еще в прошлом году закончила техникум. Она уже совсем взрослая девушка... Дверь во вторую комнату также была на замке. Но у Тимофея ключ от нее. Четыре года его при себе держал – и как талисман, и как напоминание о доме. Это их общая комната. В тесноте жили, но не в обиде.
Замок в двери был прежним – ключ легко провернулся в нем. Но обстановка в комнате слегка изменилась. Шкаф плотную примыкал к стене, в то время как раньше он разделял комнату на две половины – на мужскую и женскую. Две кушетки – одна против другой. И обе застелены бельем. На спинке одной розовое полотенце, на другой – голубое. Две пары тапочек у дверей, женские, маленького размера. На тумбочках всякие женские штучки – заколки, расчески, платочки с цветочками. Похоже, Надя жила в комнате не одна, и явно не с мужчиной. Судя по всему, кроватью, которая по праву принадлежала Тимофею, пользовалась какая-то женщина. Впрочем, это ничуть его не расстроило. Главное, что он дома, и на улице ночевать не придется. Хотя он мог бы и на улице, прямо на земле. Апрель месяц на дворе, снег уже сошел, дождей нет – сухо.
Но лучше, конечно, спать на теплой кровати. Можно поверх покрывала. Можно прямо сейчас... Тимофей сначала сел на кушетку, затем уложил голову на подушку. Засыпая, подобрал под себя ноги...
Проснулся он от толчка в плечо. И тут же над ухом сиреной взвыл женский голос.
– Тимоха приехал!
Это была Надя. Глаза радостно блестят, улыбка до ушей. Высокая прическа с длинными завитушками, длиннющие ресницы, ярко накрашенные губы. И одета она эффектно: белая блузка с кружевным жабо, кофейного цвета юбка – чуть выше колен, но такая узкая, что, казалось, вот-вот лопнет на бедрах. Позади нее, у дверей стояла незнакомая девушка. У этой волосы прямые, тяжелой светло-русой чапрой ниспадающие до самых плеч. Хорошенькое личико, красивые золотисто-оливковые глаза, миленькие пухлые губки. Фигурка на загляденье – худенькая, но полногрудая, ножки тонкие и длинные. Такая же белая блузка, но без кружевного антуража, юбка покороче, но не узкая и плиссированная. Если бы незнакомка вдруг взяла сейчас да развернулась вокруг своей оси, юбка бы раскрылась на ней как зонтик, ножки бы обнажились по всей длине. Но девушка и не думала кружить по комнате. Она смотрела на Тимофея, и не без интереса.
– Тимоха! Ну наконец-то!
Надя повисла у него на шее. Затем схватила свою подругу за руку, подвела к нему.
– Знакомьтесь! Тимоха, это Лада. Лада, это Тимоха, мой брат.
– Очень приятно, – мило улыбнулась девушка.
И неожиданно для него подала ему руку. Он растерялся, потянулся к ней с опозданием, когда она вернула руку в исходное положение. Ему бы остановиться, но он как тот дурень продолжал движение. Лада торопливо убрала руки за спину, опасливо отступила на шаг.
– Э-э, извините. Это я спросонья, – виновато, укоряя себя за неловкость, сказал Тимофей.
– Ничего, бывает, – улыбнулась она.
Но интерес к его персоне заметно в ней поубавился. Похоже на тот случай, когда в женщине, заметившей слабость мужчины, включился механизм отторжения, а не порабощения.
– А где мать с отцом? – спросил он, чтобы отвлечься от Лады.
– Скоро будут... А ты давно приехал?
– Да нет. Вот, спать завалился...
– Лада, ты уж его извини! – обращаясь к подруге, улыбнулась Надя.
– За что? – пожала плечиками девушка. – Это ж его кровать...
– Но белье же твое.
– У меня еще комплект есть. Я к себе пойду, ладно?
– Ну иди. Только недолго. Мы сейчас стол накрывать будем, приходи.
Лада ушла, тихонько прикрыв за собой дверь.
– Куда она?
– К себе. Она на первом этаже живет, комната у нее там...
– Холостячка?
– Ну да... Но ты же видишь, она хорошенькая, а там же не только женщины, там больше мужиков. Петр Васильевич попросил меня к себе Ладу взять.
– Кто такой Петр Васильевич?
– Директор завода. Богатов Петр Васильевич. Ты, может, его и не знаешь, он только в прошлом году директором стал.
– И он тебя за Ладу попросил?
– Да, меня. Она у него в приемной сидит.
– Секретарша?
– Ну да... И я тоже секретарша. Только не у него, а у главного инженера.
– Разве главному инженеру положена секретарша?
– Раньше нет, сейчас да.
– Барствует начальство.
– Пусть барствует. Зато нам квартиру, может быть, дадут.
– И что для этого надо? – Тимофей подозрительно глянул на сестру.
На какое-то мгновение она стушевалась, опустив к полу глаза.
– Хорошо работать, вот что для этого надо!
И снова на ее смазливом личике играет задорная улыбка.
– А Лада как работает?
– Тоже хорошо... А что?
– Да так, ничего.
– А мне кажется, чего! Что, понравилась?
Тимофей уклонился от ответа.
– Мне бы душ принять. А ты бы в магазин сбегала, ну, если стол накрывать.
Он вручил сестре мятую купюру достоинством в сто немецких марок.
– Ух ты! Богато живешь!.. На сверхсрочной что, в инвалюте платят?
– Платят. Но не всем.
Ни сестра, ни родители не знали, что за служба у него была последние два года. Он писал им, что на сверхсрочную остался. Сначала другу-контрактнику в свою бывшую часть письма слал, а тот уже пересылал их в конвертах со штемпелем приднестровской почты.
– Если такой богатый, то жениться надо, – поддела его Надя.
– И женюсь. Когда время придет.
– А когда оно придет?
– Когда работать устроюсь.
До армии он закончил техникум, полгода успел отработать на заводе. Но не очень-то хотелось сейчас возвращаться к той прежней жизни. Шумные цеха, жужжащие станки, всю смену на ногах, не покладая рук. Норма большая, а зарплата маленькая. Да и не в деньгах дело. Работа нудная, никакой романтики, сам ты – ноль без палочки, а над тобой начальников целая лестница, один другого выше. И все, кто вокруг тебя и даже выше, – слабаки. Так и самому слабаком стать недолго...
– Так устраивайся. Я со своим шефом поговорю, он тебе хорошую работу подыщет. Мастером в цех пойдешь...
Тимофей промолчал. Не хотелось ему говорить о работе, скукой смертной от этой темы веяло.
В общежитии не принято было праздновать в узком семейном кругу. Возвращение из армии – событие важное. Поэтому стол накрыли в бывшей ленинской комнате, Тимофей пригласил всех соседей из тех, кого знал.