– По беспределу меня в карцере держат. И ты это знаешь.
– А ты не упрямься, признай свою вину. Обещаю отдельную камеру со всеми удобствами. Жена посылки будет слать... На бандитов своих не рассчитывай, им сейчас не до тебя... Да и жена твоя, в общем-то, в обиде на тебя...
– Что? – встрепенулся Тимофей.
И подозрительно уставился на Головатого. Неужели эта сволочь и до Любы добралась?
– Что слышал... Не жалует тебя твоя жена. Сам знаешь, за что.
– Не знаю.
– А ты хорошо подумай... С Ладой ей изменял? Изменял? Отца в овощ превратил? Превратил.
Что верно, то верно, Елизара довели до полной кондиции. Под себя он не ходит, до идиотского состояния не атрофировался, но из жизни вывалился напрочь. Не представлял он для Тимофея никакой опасности.
– Она не знает про отца, – обескураженно мотнул головой Тимофей.
– Что папа ее деградировал, она в курсе. Не знала, что это твоих рук дело. Но ты не переживай, я ей все популярно объяснил...
– И кто ты после этого?
– Честный и порядочный человек. В отличие от тебя, бандита.
– Почву из-под ног выбиваешь, мент?
– Ага, табуретку из-под ног висельника... Знаешь, если бы ты повесился, я бы плакать не стал...
– Я тоже плакать не стану, когда ты вздернешься.
– Не дождешься.
– Взаимно.
– Чего хорохоришься, Орлик? Закончилось твое время. Подостов ты потерял. Заболонь, считай, тоже. Лада тебя предала, жена отвернулась... Сестра пока держится, но это временно...
– Сестру в покое оставь, мусор! – взвился Тимофей.
– Ну чего рычишь? Кто тебя боится? – презрительно усмехнулся Головатый. – Говорю же, кончилось твое время. Один у тебя путь – на остров Огненный. В этой геенне и сгоришь... Может, все-таки сделаешь признание? И в предъявленном убийстве признаешься. И в других злодеяниях... Семь бед – один ответ. Зато душу облегчишь.
– Ты не священник, чтобы душу перед тобой облегчать.
– Но ты все равно подумай... Время у тебя есть. А не одумаешься, пеняй на себя... Бизнес у тебя в городе кое-какой...
– При чем здесь бизнес? – встревоженно навострил ухо Тимофей.
– Завод, казино, ночные клубы... На жену твою, говорят, все записано...
– Если она тебе сказала, значит, на нее...
– Да нет, она ничего не говорила... Но если надавить на нее, то может и сказать...
Или Головатый лукавил, или его неверно информировали. Тимофей доверял жене, но в Надю, в свою сестру, он верил больше. Поэтому большая часть его личной и «общаковой» собственности была записана на нее. А Головатый думает, что на жену. Значит, Люба умеет хранить молчание. Честь ей и хвала за это... Но как долго она сможет сдерживать давление со стороны руоповцев? Сейчас им, по большому счету, не до нее. Похоже, что в Заболони действительно идет междоусобица, менты сейчас заняты тем, что держат руку на пульсе событий, помогают одним бригадам расправляться с другими, чтобы затем уничтожить всех разом...
– Короче, что тебе нужно, начальник? – с трудом пытаясь скрыть волнение, спросил Тимофей.
– Мне твой бизнес не нужен, – сказал Головатый. – Пусть он работает на тебя. Пусть жене твоей доход приносит... Но если артачиться будешь, насяду я на твою жену – со всей пролетарской ненавистью к буржуазному классу. Все сдаст, ничего не останется... В общем, если не хочешь остаться голым, сознайся в убийстве, которое тебе шьют.
– Я бы сознался, – горько усмехнулся Тимофей. – Да не в чем...
Зачем ему собственность на воле, если он отстоит ее ценой пожизненного срока? Разве что Надя как человек жить будет... Но снова возникает вопрос. Можно ли доверять Головатому? Сдержит ли он свое слово?.. Нет, не верил ему Тимофей.
– Точно, не в чем? – хищно глянул на него подполковник.
– Не в чем.
– Ну смотри, я тебя предупредил...
Создавалось впечатление, будто Головатый нарочно поставил его перед выбором. Не столько ему нужно было признание Тимофея, сколько его бизнес. Как будто только Тимофей сдерживал его в стремлении прибрать к рукам Заболонь со всеми его потрохами. Как будто теперь, после его отказа, он получил законное право на свой ментовской произвол...
Еще неделю Тимофея мариновали в карцере. Затем по высочайшей воле начальника СИЗО он был направлен прежнюю камеру, где в общей сложности провел всего одну ночь.
На тюремном складе он получил сразу две посылки – от жены и от Нади. Обе передачи поступили в тот день, когда он сел в карцер. Чья-то алчная душонка не позволила им пылиться на складе, кто-то разграбил их больше чем наполовину. Но Тимофей не пытался выяснить, что за крыса сотворила это зло. Не захотел поднимать бучу, чтобы снова не оказаться в карцере. Лучше иметь что-то, чем ничего... Так думал он, когда его вели в камеру. Думал с неприязнью к самому себе. Смерти он, может, и не боялся. Но мысль о карцере повергала его в ужас. Он презирал собственный страх, он был близок к тому, чтобы начать презирать самого себя.
Почти две недели его не было в камере. За это время здесь мало что изменилось. Разве что холодней стало, да и людская плотность на один квадратный метр увеличились. Все тот же Булыга остался, по-прежнему смотрел за камерой. Он и принял Тимофея, поблагодарил за щедрый вклад в камерный «общак» из своей посылки.
– Видать, круто взялись за тебя менты, если в трюме тебя душат... Смотрящий с тобой поговорить хочет. Что-то случилось там у вас в Заболони...
Тимофей напрягся. Смотрящий по тюрьме зря вызывать к себе не станет.
Его подняли ночью, прикормленный конвоир доставил его в камеру к смотрящему.
Вор не поднялся из-за стола, встречая Тимофея. Но руку ему подал, располагающе улыбнулся.
– Слышал о тебе, Орлик. Заболонь ты крепко держал, про наш воровской «общак» не забывал. Сам теперь с него греешься...
Это было явным преувеличением со стороны вора. Тимофей знал, что из «общака» грев идет и на тюрьмы, и на зоны. С него греется братва в карцерах, штрафных изоляторах, на больничках. Но в карцере он ничего не получал со стороны. Только хлеб да воду. Оголодал он там, отощал, вид у него доходяжный. Но если вор считает, что в карцере его «грели», пусть считает. Нечего антимонию на пустом месте разводить.
– Я тебя вот чего позвал. Конотоп весточку шлет. Беда, говорит, в Заболони. Менты всю твою братию разогнали. Между собой стравили, а кто уцелел – на кичу, под пресс... Так что для тебя даже лучше, что ты здесь. Хоть и по карцерам тебя гоняют, но все равно здесь спокойней...
– Мне такой покой мало интересен, – усмехнулся Тимофей. – На волю мне нужно. Я бы там разобрался...
– Как ты на волю выйдешь? Семь жмуров на тебе. Говорят, менты свидетеля твоего крепко прячут.