Двигатель оказался исправным; полковник ехал назад, включив синий «попугай» на крыше, под красные огни светофоров. Перед постом ГАИ он выбрал место пониже и съехал с дорожного полотна под откос, сорвал и выбросил крышку трамблёра вместе с проводами и бегунком. Поймал себя на мысли, что хочется поджечь машину…
На посту ГАИ ужинали после трудов праведных. Без бронежилетов, в синих форменных куртках и рубашках — расслабились после операции. Капитолины не было видно… «Волга» Арчеладзе стояла, уткнувшись бампером в стену. Полковник распахнул ногой дверь и дал длинную очередь по столу. Брызнули стеклом бутылки, полетели консервные банки и, кажется, зацепило одного в ногу — покатился по полу.
— К стене! — рявкнул Арчеладзе и ударил поверх голов — запели пули, срикошетив от железобетонных перекрытий. Несколько секунд они ничего не соображали от шока — никогда не были на боевых операциях и крутые схватки видели лишь на экране. После третьей очереди старшина первым пришёл в себя и, превозмогая ужас, попятился к стене, за ним пошёл второй, третий, раненный, сидел на полу и оловянными глазами пялился на кровь, струёй бьющую из бедра.
Полковник разрядил автоматы, распихав магазины по карманам, собрал пистолеты из амуниции, висящей на стене, и, наткнувшись на наручники, выложил их на стол.
— Старшина, пристёгивай их к решёткам! — приказал он.
Тот соображал плохо, на белом лице блуждала какая-то удивлённая улыбка. Кое-как до него дошло, что требуется. Он приковал наручниками своих товарищей, а потом и себя.
— Где женщина? — спросил полковник.
Старшина машинально глянул на лестницу. Арчеладзе взбежал по ступеням, Капитолина сидела на полу, безумно зажав голову руками.
— Что с тобой? — спросил он, пытаясь поднять на ноги. — Это я! Видишь? Что?.. Что они сделали?
— Ненавижу, — выдавила она. — Отойдите от меня, ненавижу!
— Капа, это я! Узнаёшь? Ну? — Полковник потряс безвольные плечи. — Открой глаза, посмотри!
Она не видела с открытыми глазами…
Полковник обнял её, прижал голову к плечу, но Капитолина высвободилась.
— Ненавижу! Всех ненавижу! И тебя!!..
У него захватило дыхание, будто снова ударили в солнечное сплетение…
В стеклянном фонаре второго этажа поста отражались огни города, мимо бесконечно наплывали и уносились фары автомобилей. Все чувства — нежность, желание счастья, бесконечная радость одиночества вдвоём, очарование замкнутого мира, — всё осталось там, на сеновале. Сюда нельзя было выносить никаких чувств…
— Нам нужно уходить, — тихо сказал он. — Оставаться нельзя.
— Убей их, — вдруг попросила она. — Или дай мне!
— Что они сделали с тобой?
— Ничего… Но я хочу убить их!
— Пойдём! — Он взял её за руку, свёл вниз. — Кого ты хочешь убить?
Все трое были белее стены. Полковник вложил в руки Капитолины автомат, снял с предохранителя. Она повела стволом: остановилась на одном, другом, третьем.
— Этого! — указала на старшину.
— Стреляй!
— Я ничего не сделал! — забормотал тот. — Я не трогал её! Эй, я же не прикасался к тебе!.. Не стреляй! Не стреляй! Ты — женщина!
Капитолина подняла автомат — старшина заорал дурниной, закрылся рукой…
Через несколько секунд она бросила автомат на пол.
— Не могу… Он трус, не могу… — и бегом выскочила на улицу.
Полковник собрал всё оружие, разбил телефон и две радиостанции.
— Ключи от «Волги», — протянул руку к старшине. Он был невменяем, глаза блуждали, и та странная, удивлённая улыбка превратилась в тихий, счастливый смех. Безумный, он стал походить на человека… Полковник обшарил его карманы, достал ключи и вышел на улицу. Капитолина плакала, прислонясь к стене. Он взял её за руку и повёл к машине, усадил, однако она вытерла лицо рукавом армейской куртки и сказала со всхлипом:
— Там у одного… течёт кровь. Надо наложить жгут.
— Хорошо, сиди здесь, — попросил полковник, сбрасывая оружие на заднее сиденье. — Я сейчас.
Он вернулся в помещение поста, оторвал от телефона трубку со шнуром и перекрутил бедро раненому. И вдруг услышал из его белых губ:
— Спасибо…
— Благодари Бога! — выдохнул полковник. — И эту женщину…
* * *
Перед въездными воротами своего дома он снова вспомнил о документах, однако омоновцы узнали машину полковника, пропустили без звука, да ещё и откозыряли. Арчеладзе загнал машину на стоянку, распихал автоматы под сиденья и взял Капитолину под руку.
— Теперь это будет твой дом.
Она послушно дошла до двери квартиры и там словно опомнилась.
— А ты спросил меня? Спросил, хочу ли я в твой дом?
— Прости, — вымолвил полковник и отворил дверь. — Останься сегодня здесь. Я не могу отпустить тебя сегодня.
Капитолина перешагнула порог его дома. Лёжа на сеновале, он мечтал, как всё это случится, и представлялся праздник — с цветами, шампанским и музыкой.
Но мечты остались под сеном…
Полковник уложил Капитолину в свою постель, закрыл двери спальни и включил телефон спецсвязи. Дежурный отозвался немедленно.
— Поздравляю вас, товарищ генерал! — весело сказал он.
— Что за шутки? — оборвал полковник. — Докладывай обстановку!
— Докладываю! Передо мной лежит копия приказа о присвоении очередных воинских званий старшему офицерскому составу…
Это была действительно шутка, но не дежурного помощника, а Комиссара, ибо присвоение званий в отделе осуществлялось через непосредственного начальника. Он таким образом полностью обезопасил себя, отвёл всякие подозрения: никто не может даже подумать, что Комиссар находится в состоянии войны с Арчеладзе…
И доказать это «папе» станет невероятно трудно.
— Достаточно! — оборвал его полковник. — Меня интересуют прошедшие сутки.
— Теперь плохие новости, товарищ генерал, — тусклым голосом сообщил дежурный. — Я принял смену с информацией, что похищен некто Зямщиц…
— Что?! — взревел Арчеладзе. — Как это — похищен?
— Это было не в мою смену, — стал оправдываться дежурный. — Майор Моховиков дежурил. Проверил по всем оперразработкам — такой фамилии нет. Ну и списал информацию… А я вспомнил, вы при мне давали распоряжение Воробьёву. Установил: Зямщиц в самом деле похищен во время прогулки с врачом возле своего дома по переулку Безбожному, дом шестнадцать. Похитители действовали профессионально и дерзко. Негласная охрана мер принять не смогла…