– Ну, и какого ты здесь прятался? – спросил он, помахивая дубинкой.
Хорошо, что прошедшая ночь вконец измотала Ролана, и у него просто не оставалось сил произнести ни слова, иначе он обязательно что-нибудь ляпнул бы в ответ на такую наглость.
– Давай на выход! – «Святой» схватил его за шкирку и вытолкал из автозака.
Ролан не смог удержаться на подножке фургона и растянулся на земле, больно ударившись подбородком о бордюр. В голове что-то щелкнуло, перед глазами, расплываясь, пошли красные круги, но сознания Тихонов не потерял. Он даже смог самостоятельно подняться – и тут же на него с грозным лаем прыгнула матерая овчарка. Она метила ему в горло, но кинолог удержал ее на поводке, и Ролан отделался только испугом, хотя вряд ли его можно было назвать легким.
Собаку оттащили, а на ее месте появился офицер в синем камуфляже с майорскими звездами на погонах. Узкий лоб, но широкие скулы, глаза скошены щелочкой от переносицы к мочкам ушей, губы полные, мокрые, на подбородке приклеен пропитанный кровью кусочек газеты – видно, побрился неудачно.
– Фамилия? – грозно спросил он.
– Тихонов Ролан Кириллович. Осужден по статье сто пятой, части второй…
– Уже осужден? – изобразил удивление майор. – Ну да, ну да, говорили, что к нам такой идет… Говорили, что склонный к побегу рецидивист к нам идет. А он, оказывается, не только склонный, он еще и убежал. Не успели привезти, а он уже сбежал!
– Сбежал, сбежал… Признаю свою вину.
Ролан, казалось, готов был признаться в убийстве принцессы Дианы, лишь бы над ним смилостивились и отвели в туалет. По-большому он перехотел, а малая нужда казалась ему сейчас просто исполинской потребностью.
– А куда ты денешься, конечно, признаешь!
– Начальник, мне бы до ветру…
– Ничего, потерпишь.
– Начальник, я хороший. Жаловаться не приучен.
– Да, и кличка у тебя Святой, – куражился майор.
– Нет, погоняло у меня Тихон. Тихий я. Спокойный. Но меня лучше не злить. Я без ошибок пишу. И куда писать, знаю. Прокурору по надзору, раз. В ваше главное управление, два. В комитет по защите прав человека, три. Ну, еще пару выстрелов для подстраховки. Чернильных выстрелов… Ты, начальник, беспредел творишь. Нельзя человека в наручниках долго держать. А ты держишь.
– Я держу?! – засмеялся майор. – Ну, ты шутник!
– Посмотрим, как ты будешь шутить, когда у меня гангрена начнется. У меня рука раненая, рана гниет. Ты наручники сними, глянь…
Но конвоирам не обязательно было снимать наручники, они и без того поняли, что с рукой у задержанного плохо. Рана кровоточила и начала гноиться, и вся эта физиология вылезла наружу темно-бурым пятном на куртке.
Наручники с Ролана в конце концов сняли и в срочном порядке направили его в санчасть следственного изолятора. Оказывается, беглеца не стали сразу переводить на тюремное заключение, на что он надеялся. Или Храпов передумал, или он вообще не ставил перед собой задачи забрать Ролана к себе. Может, попросил начальника следственного изолятора попугать его немного. Как бы им эти забавы боком не вышли. Кисть правой руки после наручников потемнела. Уж не гангрена ли начинается?
Но до санчасти еще нужно было дойти. Через железную дверь с толстым потрескавшимся слоем краски Ролана провели в гулкое, зарешеченное с двух сторон помещение с длинным дощатым столом, над которым висела засиженная мухами лампа под жестянкой примитивного абажура.
– Эльхимов где? – раздраженно спросил майор у кого-то из своих подчиненных.
– Так рано ж, этапов еще нет, – отозвался один из бойцов.
– Умный, да? Если умный, сам давай в булках ковыряйся.
– Так я сейчас Эльхимова крикну, он в кладовке, наверное… А этого до ветра можно…
Один конвойный, не очень молодой парень с резкими, можно даже сказать, уродливыми чертами лица, пересек помещение и скрылся за гремящей решетчатой дверью, а его напарник, молчаливый, склонный к полноте мужчина с лысой головой, отвел Ролана в туалет.
В тесном, слабо освещенном помещении было относительно чисто, но бачок, как всегда, тек, и в унитазе журчала вода, оставляя ржавые потеки. Но воспаленным своим воображением Ролан воспринял этот звук как шум Ниагарского водопада и целую минуту ощущал восторг свободного полета. Но эйфория закончилась, и вслед за чувством облегчения он ощутил казенно-прогорклый запах неволи. Тихонов снова в каменном мешке. Впереди долгий срок, и еще ему придется доказывать свое право на жизнь в стае волков. Ну, и о Корчакове он тоже не забывал. Ролан должен был костьми лечь, но добиться перевода в тюрьму для осужденных.
Все это время конвойный стоял у открытой двери, присматривая за ним. Он следил, чтобы Ролан не перепрятал в самое надежное на данный момент место свои сбережения. Но надеялся поживиться он зря: все давно уже спрятано, и совсем не важно, что это доставляет неудобства. Без денег будет еще неприятней.
Досмотрщик Эльхимов, черноволосый прапорщик с восточным разрезом глаз, не заставил себя долго ждать. Пристально и с насмешкой глядя на Ролана, он ладонями гладил свои предплечья, делая вид, будто закатывает рукава. Сейчас, сейчас…
Хабара у Ролана не было, но Эльхимов распорядился вывернуть карманы. Тихонов выложил на стол одноразовую бритву, зубную щетку в футляре, носовой платок, пачку сигарет, зажигалку, две смятые тысячные купюры – для отвода глаз.
– Куртку снимай, да, – потребовал прапорщик.
Ролан покорно кивнул, но, снимая куртку, сделал вид, будто сильно потревожил рану, и удачно изобразил обморок. Падая, он якобы случайно зацепился локтем о стол, стукнулся, и боль как бы вернула его в чувство. Сознание он не потерял, но предобморочная немощь осталась. Он еле держался на ногах.
– Твою свинью! – выругался досмотрщик.
Он похлопал Ролана по бокам, по карманам брюк, задрал штанину, ощупал одну голень, другую, заставил снять туфли, обследовал их, выдернул из подошвы супинатор, из которого можно было сделать заточку. На этом обыск и закончился. Не рискнул он лезть к Ролану в душу через задний проход.
В следующем зарешеченном помещении с прицелом на черно-белую шкалу ростомера у крашеной кирпичной стены стоял фотоаппарат на штативе, чуть в стороне – стул напротив зеркала, машинка для стрижки волос. Напрасно Ролан изображал предобморочное состояние – его и сфотографировали, и обрили налысо. Он пытался протестовать, но контролер, исполнявший роль парикмахера, объяснил, что иначе в санчасть педиков не принимают. Ролана взбесила такая вольность в общении с ним, но парень объяснил, что так он якобы называет вшивых зэков – тех, кто страдает педикулезом.
– У тебя жена есть? – спросил Ролан, глядя в его наглую физиономию.
– При чем здесь это?
– Значит, есть. Или жена, или девушка. И педикюр она делает… С кем же ты тогда спишь?