– Типа – это проститутка с Тверской, Типа ее зовут. От сифилиса умерла. Не надо ее поминать. И про турник ты зря. Турник у нас на площадке; будет время, сколько можешь, столько и подтягивайся. А прописки у нас нет. Мы тебе не шпана, мы серьезные люди, и порядки у нас человеческие, а не звериные…
– Будем надеяться, – усмехнулся Ролан.
Козлиные порядки могут быть лучше звериных, но только в том случае, если они продиктованы не злобой и насилием. Но разве такое бывает? Он был в красной зоне, где бал правили активисты-красноповязочники, и что? Беспредел без всяких понятий. Кто сильней, тот и прав. И слабых так же затаптывают. И не важно, используют при этом лагерный жаргон или нет. Дело ведь не в том, как ты говоришь, а в том, что у тебя внутри. Хотя, конечно, язык, как и манера поведения, тоже отражает внутреннюю суть.
Ролан поставил на скамейку сумку с вещами и припасами.
– Общак у вас есть? Или это дело как-то по-другому называется?
– Так и называется, общак он и есть общак, – кивнул смотрящий. – Только каждый у себя все держит. Если что предложить хочешь, на обед оставь… Если есть во что, переодевайся. Сегодня выходной, сегодня в домашней одежде можно, а завтра на работу, завтра в рабочей форме… Или ты с работой не дружишь?
– С чего ты взял? – Ролан пристально посмотрел на него.
Уж не лично ли Храпов просветил его, что к нему в камеру направляется заключенный Тихонов, рецидивист, отрицательно настроенный к администрации? Может, его нарочно направили в образцово-показательную камеру, так сказать, на перековку?.. Неспроста все это, неспроста.
– Ну, мало ли… Физиономия твоя доверия не внушает.
– Кстати, меня Тихоном зовут, – перебил смотрящего Ролан.
Представился он вовсе не потому, что ему этого хотелось. Это был своего рода плевок в сторону смотрящего. Такой умный, слова грамотные говорит, об общем благе печется, а познакомиться с новичком не хочет, брезгует. Значит, не такой уж он и правильный, каким хочет казаться.
– Кличка?
– Ну, в принципе, да.
– Клички только у собак бывают.
Ролан снова усмехнулся. Мягко стелет смотрящий, как бы жестко спать не пришлось.
– Почему у собак? Еще у кошек.
– И у лошадей! – незаметно подмигнув Ролану, вставил Васек. – Вот у Александра Македонского Буцефал был. В бутсах, наверное, буцкал, и с фаллосом…
– О фаллосе мечтаешь? – сурово посмотрел на него смотрящий.
– Да нет, я так, к слову…
– А тебе слово давали?
– Все, молчу! – затаив ухмылку, изобразил смирение парень.
Похоже, он не очень жаловал смотрящего.
– Ролан я.
– Снова кличка?
– Нет, зовут так.
– А я Олег Алексеевич.
– Сердито. Я так понимаю, ты здесь смотрящий. Или как правильно, староста?
– Ага, всесоюзный… Можешь звать меня просто бригадиром. А еще почаще молчи. Не люблю, когда много разговаривают…
– Я думал, ты вправду за мир во всем мире, а ты условия ставишь… Ну да ладно, мы это уже проходили.
– Где ты это проходил? В лагерных университетах? Что там у вас было? Если смотрящему нахамил, что за это будет? Кости могут переломать. Или опустить. Это справедливо? – спросил бригадир с ухмылкой человека, уверенного в своем превосходстве. – Нет, несправедливо. А у нас все по закону, все по справедливости. Будешь возникать – отправишься в карцер. Там сейчас еще холодно. А летом будет жарко. Ты хочешь в карцер?
Ну, вот и прорезалась козлиная суть смотрящего и самих порядков, установленных в тюрьме. Смотрящий за ослушание может отправить заключенного в карцер – бред, не иначе.
– А у тебя полномочия есть?
– Есть. У меня все есть.
Многозначительно глянув на Ролана, Васек прикрыл глаза, сомкнул губы и медленно кивнул. Дескать, лучше не спорить и не нарываться.
– Тогда я молчу.
– Правильно, молчи и слушай. В оба уха слушай. Распорядок дня здесь – закон. Правила поведения – уголовный и административный кодексы. Я – судья и прокурор. За мелкое нарушение – наряд вне очереди. – Олег обвел рукой камеру, давая понять, что за проступок придется драить сортир и намывать полы. – За среднее – лишение права на продуктовую передачу. Могу также лишить права на свидание с родными. За крупное – карцер. За невыполнение плана – расстрел на месте. Вопросы?
Ролан пожал плечами. Вроде бы смотрящий говорил серьезно, без тени юмора, но расстрел на месте – это страшилка для новичков. Придумал бы что-нибудь более оригинальное. Даже для козлиных порядков это явный перебор.
– Да, и еще, в камере у нас не курят, – поворачиваясь спиной к Ролану, как о чем-то само собой разумеющемся сказал бригадир.
Слов нет, одни эмоции. Васек сел на кровати, развел руками. Дескать, такая вот селяви.
Олег закончил разъяснительную беседу, лег на свою койку, включил телевизор и оставил Ролана в покое.
Васек тоже лег, чтобы и телевизор смотреть, и Ролану не мешать. Не так-то просто заправить койку на втором ярусе, когда под ногами кто-то путается. Ролан раскатал матрас, постелил белье, заправил одеяло, после чего встал в проходе, глянул на Олега, и когда тот посмотрел на него в ответ, щелкнул пальцами по своей куртке и показал на платяной шкаф. Смотрящий кивнул, разрешая повесить там одежду, и снова уткнулся в экран.
Даже в лагерном общежитии, в большом спальном помещении Ролан не встречал платяных шкафов, а здесь в сравнительно маленькой камере он есть, да еще и с лакированной поверхностью… Ну не чудеса ли? И плечики свободные на планке – одежду можно повесить так, чтобы она не мялась. И в туалет сходить можно, потому что никто не сидит за столом, и над раковиной умывальника сполоснуться с дороги.
Ролан разделся до трусов, встал перед умывальником, включил воду. Арестанты смотрели телевизор. Никто не обращал на него внимания, но вряд ли ему позволят вернуться на свою койку, если он не протрет пол после себя. Можно было, конечно, встать в позу, но зачем ему нужен конфликт? Не для того он в этой тюрьме, чтобы устанавливать здесь свои порядки.
Он убрал за собой, вернулся к койке, надел приготовленный костюм. Жилетку из сумки доставать не стал: в камере было достаточно тепло, чтобы обходиться без нее.
Только он собрался лечь, как открылась «кормушка» в двери камеры и контролер объявил, что пора обедать. Но прежде чем появился баландер с тележкой, бригадир отчитался, что в камере беспорядка и отсутствующих нет.
Какие могли быть отсутствующие, когда камера на замке? Да и надзиратели могли наблюдать за ней, не подходя к двери. Под потолком была установлена видеокамера, позволяющая контролировать обстановку в помещении. А отчет смотрящего был своего рода ритуалом, как у богомольной семьи молитва за столом перед принятием пищи.