Меня обрадовало, что Мэри сказала «они». Значит, она видела во мне потенциального союзника. Вероятно, она откроет мне один из своих секретов. А может, и нет.
— Мы не будем это обсуждать, если вы не хотите, — продолжил я.
Мэри замигала, и ее взгляд стал осмысленным. Она исподлобья посмотрела на меня и снова уставилась в пол.
— Вам что-нибудь нужно? Хотите пить? — спросил я.
Я старался, чтобы она чувствовала себя со мной комфортно, но одновременно испытывал к ней искреннее сочувствие. У нее был абсолютно раздавленный, убитый вид.
Мэри подняла голову и внимательно взглянула на меня.
— Можно попросить чашечку кофе? Если вас не затруднит.
Когда принесли кофе, она осторожно взяла бумажный стаканчик и с неожиданным удовольствием отпила большой глоток. Кажется, напиток ее взбодрил.
— Спасибо.
Ее взгляд потеплел, и она стала отдаленно похожа на ту приветливую женщину, которую я видел вчера днем.
— Мэри, вы желаете что-нибудь спросить по поводу того, что произошло? Думаю, у вас должны быть какие-нибудь вопросы.
Она мгновенно оцепенела. Внезапно в ее глазах сверкнули слезы, и она молча закивала.
— В чем дело, Мэри?
Она взглянула в угол комнаты, где под потолком висела видеокамера. Я знал, что за стеной в нескольких футах от нас за беседой пристально следят полицейские и психиатры.
Очевидно, Мэри тоже об этом догадалась. Она ответила мне шепотом:
— Они ничего не говорят мне про моих детей.
Она сжала губы, стараясь не расплакаться.
— Ваших детей? — удивленно переспросил я.
— Вы не знаете, где они? — Ее голос дрожал, но звучал громче и увереннее.
— Нет. Но я могу узнать. Только мне нужно больше информации.
— Хорошо. Я скажу вам все, что хотите. Они слишком малы, чтобы жить без матери.
— Сколько у вас детей?
Похоже, ее озадачил вопрос.
— Трое. Разве вам не известно?
Я открыл блокнот.
— Сколько им лет?
— Брендану восемь лет, Эшли пять, Адаму одиннадцать месяцев.
Она отвечала с запинкой, глядя, как я записываю.
Одиннадцать месяцев?
В принципе она могла родить ребенка год назад, но я в этом сомневался.
— Восемь, пять и одиннадцать?
— Да.
— А вам сколько лет, Мэри?
Впервые я увидел на ее лице гнев. Она стиснула кулаки и зажмурилась. Что случилось?
— Господи, ну двадцать шесть. Какая разница? Вы можете отвести меня к детям?
Двадцать шесть? Ничего подобного. Ага, вот оно. Первое открытие.
Я заглянул в свои записи и решил слегка поднажать.
— Значит, Брендан, Эшли и Адам живут вместе с вами.
Мэри снова кивнула. Каждый раз, когда я спрашивал правильно, она испытывала огромное облегчение. Ее лицо расслабилось, она свободно опустила плечи.
— А вчера, когда я приходил, они находились дома?
Мэри нахмурилась, и в ее глазах блеснуло раздражение.
— Вы же знаете, что они там были, агент Кросс. Вы сами все видели. Зачем спрашиваете? Что вы сделали с моими детьми? Где они? Я должна их увидеть. Сейчас!
Дверь открылась, но я протянул руку в сторону охранника, не отрывая взгляд от Мэри. Она вела себя все более возбужденно.
Я решил рискнуть.
— Мэри, — произнес я мягко, — вчера в доме не было детей.
Ответ Вагнер последовал незамедлительно. Она резко выпрямилась на стуле и заорала на меня, напрягая мышцы шеи:
— Что вы сделали с моими детьми? Отвечайте немедленно! Где мои дети? Где мои дети?
Сзади послышались шаги, и я встал, чтобы оказаться ближе к ней. Мэри продолжала кричать:
— Скажите мне, ради Бога! Почему вы не говорите?
Потом она начала рыдать, и мне стало ее жаль.
Я медленно обошел вокруг стола.
— Мэри!
Я громко произнес ее имя, но она никак не отреагировала ни на мой голос, ни даже на попытку подойти к ней.
— Скажите, где мои дети! Скажите! Скажите! Скажите! Ради Бога!
— Мэри…
Я наклонился и мягко взял ее за плечи.
— Скажите!
— Мэри, посмотрите на меня! Прошу вас.
В следующий момент она ухватилась за мой пистолет.
Наверное, она заметила кобуру, торчавшую из-под куртки. Через мгновение ее ладонь была на рукоятке моего «глока».
— Нет! — закричал я. — Мэри!
Я машинально оттолкнул ее, но оружие уже выскочило из кобуры и оказалось у нее в руках. Передо мной мелькнули ее глаза — блестящие и абсолютно безумные. Потом я бросился на нее, схватив одной рукой за запястье, а другой за пистолет. Я постоянно называл ее по имени. Мы с грохотом повалились на ее стул, и он разлетелся на куски. Я почти не видел толпившихся вокруг людей. Мой взгляд был прикован к Мэри Вагнер. Она покраснела от напряжения и пыталась бороться, колотя меня в бок кулаком. Я уперся ей в грудь коленом, крепко сжал ее правое запястье и одновременно попробовал вырвать пистолет. Но Мэри была очень сильной.
Ее пальцы уже нащупали спусковой крючок. Она изогнулась, повернула дуло в свою сторону — и нагнула к нему голову. Ее цель была совершенно очевидна.
— Нет! Мэри!
С невероятным трудом, преодолевая бешеное сопротивление, я сумел отклонить дуло к потолку. Потом со всей силы ударил запястьем об пол. «Глок» выскочил у нее из руки и выстрелил в стену. Оглушенный грохотом, я мгновенно завладел оружием. На миг в комнате повисла тишина.
Мэри сразу перестала сопротивляться, и на нее точно так же, как вчера, набросились полицейские. Они подняли ее, и женщина забилась в истерике, колотя руками и ногами. Пока копы тащили Вагнер из комнаты, я слышал ее безудержные рыдания:
— Мои малыши… мои крошки… мои маленькие детки… Где вы, мои ненаглядные? Что они с вами сделали? О Господи, где вы?
Ее крики продолжали раздаваться в коридоре, затем тяжелая дверь захлопнулась, и все стихло. Я понимал, что на новую встречу можно не рассчитывать.
Мое и без того скверное настроение стало еще хуже, когда через час я вышел на улицу и увидел Джеймса Траскотта. Он стоял в толпе журналистов, ждавших новостей из изолятора.
Траскотт заорал:
— Почему ей удалось завладеть оружием, доктор Кросс? Как это произошло?