И между нашими друзьями вновь воцарилось молчание, и каждый из них обдумывал положение врагов, соображая, сколько их и кто они.
Между тем метис обнаружил гряду скал, поросшую кустарником и расположенную немного ниже вершины пирамиды, и перед самым рассветом занял эту позицию, к немалой досаде Барахи, пытавшегося уберечь от чужих взоров золотую россыпь.
Растерянный и опечаленный искатель приключений поспешил прежде всего незаметно бросить тревожный взгляд вниз. Каково же было его удивление, когда он увидел, что чья-то заботливая рука прикрыла густым покровом трав и тростников притягательный блеск драгоценного металла.
Бараха еще раз возблагодарил свою счастливую звезду за эту великую милость к нему и стал придумывать средство, как бы незаметно спуститься в Золотую долину и принести оттуда метису несколько самородков, как условную плату за свое спасение, не выдав притом своему спасителю местонахождение россыпи.
Кровавая Рука и Эль-Метисо, уверенные в своей силе и ловкости, с презрительным пренебрежением смотрели на как всегда неспешные приготовления индейцев к атаке. Когда же наконец апачи, на горьком опыте познавшие спокойное хладнокровие и безграничное мужество своих врагов, решили, что могут открыть по ним огонь, чувствуя себя в достаточной безопасности за сплошной стеной густых кустарников, Кровавая Рука досадливо стукнул прикладом своего ружья о землю и с нетерпением воскликнул:
— Черт возьми! Пора наконец переходить к делу! Долго ли еще намерены валандаться краснокожие? Если бы не эти проклятые псы, я хочу сказать — индейцы, с их нелепой страстью к скальпам, которая фактически ничего не дает, мы бы просто-напросто потребовали от засевших наверху белых, чтобы они без всяких дальнейших рассуждений выдали нам свое сокровище. А для этого стоит только назвать им наши имена — и все было бы кончено! Мы увидели бы, как они стали бы улепетывать подобру-поздорову, как рыси, выгнанные из своих нор!
— Ах ты, старый хрыч, — пренебрежительно возразил метис, также сопровождая свои слова отборным ругательством и намекая на слух, ходивший среди различных индейских племен о Кровавой Руке, — тебе-то, я знаю, нужны лишь доходные скальпы, которые губернаторы пограничных провинций оплачивали некогда на вес золота, как говорят. Ну а эти индейцы хотят получить три скальпа и получат их! Понял? Получат!
Отец бросил на сына один из тех мрачных, зловещих взглядов, после которого между этими негодяями без всяких правил и чести дело не раз доходило до кровавой расправы. Но на сей раз седой пират понял, что теперь не время давать волю низким страстям, и потому, подавив свое чувство ненависти и злобы, после непродолжительного молчания сказал:
— Ну, так что же, по-твоему, следует делать?
— Что делать? — спросил метис, обращаясь к тому из индейцев, который, по-видимому, являлся среди них старшим.
— Черная Птица желает заполучить своих врагов живыми, а желание такого вождя, как он, — закон для его воинов! — невозмутимо ответил краснокожий.
— Ну вот! — воскликнул Кровавая Рука. — Это еще труднее, чем просто содрать скальпы с их трупов!
Затем, метнув на Бараху такой взгляд, от которого тот весь похолодел, он крикнул:
— Мерзавец, разве ты для того привел нас сюда?
— Как я уже докладывал вашей милости, сокровища эти охраняются тремя белыми охотниками, весьма опасными! — пролепетал испуганный мексиканец.
— Что из того?! — рявкнул Эль-Метисо. — Мексиканец отдаст нам свое золото или свою шкуру до последнего лоскутка, если посмеет обмануть нас! Мы отдадим апачам трех белых охотников живыми или же сами ляжем здесь костьми: мы дали в том свое слово! — обратился метис к индейцам, но по свойственному ему злобному коварству произнес эти слова частью по-испански, чтобы Бараха мог понять их, частью на индейском наречии, чтобы убедить индейцев в своей верности данному обещанию, чему его союзники не вполне верили. Затем, обращаясь к старшему краснокожему, пират прибавил:
— Брата моего зовут Серной?
— Да, ибо он прыгает по скалам как серна! — был полный достоинства ответ.
— Итак, я спрашиваю брата моего Серну, согласен ли он пожертвовать своей жизнью и жизнью своих воинов, чтобы овладеть бледнолицыми?
— Да, лишь бы только осталось из нас трое в живых, чтобы доставить пленных в вигвам Черной Птицы. Серна согласен тогда быть в числе тех, кто не увидит более никогда своего вигвама! — просто ответил краснокожий.
— Хорошо, — проговорил метис. Затем, обращаясь к Барахе, продолжал: — Ну, а ты, мерзавец, что думаешь сделать, чтобы исполнить данное тобой обещание?
Бараха крайне затруднялся с ответом на это: он знал только одно, что в данный момент он играл роль шакала, который пристал на охоте к стае ягуаров. Однако, сделав над собой усилие и вспомнив, что в глазах беспощадного американца, да и в глазах метиса жизнь его должна была иметь известную цену по крайней мере до тех пор, пока он еще не уплатил своего выкупа, мексиканец сказал:
— Ваша милость должны принять в расчет, что так как мне одному только известно, где именно запрятаны сокровища, то не следует безрассудно подвергать мою жизнь опасности!
— Так оставайся же здесь, за этими скалами, и укрывайся от пуль и от врагов! — презрительно бросил Эль-Метисо, поворачиваясь к нему спиной.
В продолжение нескольких минут он переговаривался о чем-то со своим отцом на наречии, которого никто из присутствующих не понимал. Этот непродолжительный разговор происходил на гладком скате скалы, полого спускавшейся книзу. Лежа на животах на этом скате, гребень которого порос густым кустарником, индейцы могли воспользоваться малейшим движением неприятеля, которое обнаружило бы его.
— Если им пообещать, что все они останутся живы, то они наверняка сдадутся! — уверенно сказал метис в заключение своего разговора.
— Мало того, мы даже сдержим обещание, так как должны доставить их живыми в руки индейцев! — добавил отец со зверской улыбкой.
Затем оба бандита наполовину взобрались на скат и, подняв вверх руки, но не показываясь еще сами над кустарниковой оградой, стали подавать знаки осажденным.
— Смотрите, — проговорил Хосе, стоя на одном колене между стволами пихт, — или стычка, или переговоры должны сейчас начаться. Я вижу две руки, которые поднялись над гребнем скал и делают нам миролюбивые знаки. Эге!.. Да эти руки не держать калюмета… Да и одеяние их обладателей совсем не апачское… С кем же нам, собственно говоря, приходится иметь дело?..
Едва успел Хосе произнести скороговоркой эти слова, как раздался зычный голос:
— Кто тот, кого индейцы называют Орлом Снежных Гор?
— Что это значит? — недоуменно прошептал Красный Карабин. — Кто из этих мерзавцев изъясняется по-английски?
И так как канадец не ответил ни слова и даже не откликнулся, то голос продолжал:
— Быть может, Орел Снежных Гор понимает только язык, на котором говорят в Канаде?