— Видит Бог! — воскликнул канадец. — Я сделал все возможное, чтобы избежать сражения! — И, обратившись к Хосе, прибавил: — Ты все-таки неисправимый любитель рискованных ситуаций! Надеюсь, теперь ты доволен?! Разве не ясно, что, кроме желания завладеть сокровищами, эти мерзавцы желают еще пленить нас и мы теперь знаем даже, с какой целью!
— Разумеется, для того чтобы осчастливить нас дружбой великого вождя с черным плюмажем, роскошной охотой и прекраснейшей из его жен! — отвечал испанец. — Иначе говоря, чтобы заживо снять с нас скальпы, содрать кожу и сжечь на костре, затем поделить между собой наши сердца. Нечего сказать, положение наше, увы, недвусмысленное — все решительно ясно!
Наши друзья стали обдумывать свое сложное положение, бой предстоял горячий, а рассчитывать на помощь не приходилось.
Зажженный еще ночью на вершине скалистой гряды костер по-прежнему бледным пятном вызначивался сквозь туман, но наши осажденные не знали даже, был ли там вверху кто-нибудь, чтобы поддерживать его, или же нет.
— Не нравится мне этот огонь наверху, — сказал канадец. — Правда, шерстяные сарапе достаточно защищают нас с этой стороны, но все же неприятно сознавать, что вас будут обстреливать с тылу. Ведь эти мерзавцы не откажут себе, конечно, в удовольствии время от времени обстреливать нас, чтобы отвлечь наше внимание от главного пункта их атаки!
— Ты прав, — согласился Хосе. — Я не допускаю, чтобы этот двуличных прохвост и его достойный папенька дали обещание Черной Птице доставить нас ему в целости и сохранности, и потому, конечно, они не преминут при случае прострелить тому или другому из нас плечо или оба, раздробить руку или ногу, что при их замечательной меткости вовсе не трудно!
— Смотри, Фабиан! — продолжал канадец. — Не спускай глаз с костра вверху и держи ружье наведенным прямо на огонь! Едва заметишь сквозь туман вспышку выстрела, стреляй, не задумываясь и не рассуждая, прямо в то место, где она блеснет.
Фабиан примостился поудобнее за шерстяным щитом и направил дуло прямо на костер, а его друзья, обратившись лицом к главному неприятельскому фронту, залегли за камнями, держа на прицеле скальный гребень и подмечая малейшее движение осаждающих.
Индейцы не придерживаются военной тактики европейцев; принцип «быстрота и натиск» не играет в их военных действиях никакой роли. Как бы многочисленны они ни были в сравнении с неприятелем, они никогда не пожертвуют жизнью ни одного из своих воинов и не решатся идти на приступ хорошо защищенной позиции. Дело в том, что краснокожие, наряду с зверской свирепостью, обладают и удивительной выдержкой и терпением. В случае надобности они готовы дни и даже недели караулить неприятеля и выждать, пока истощившееся терпение, голод, недостаток боеприпасов или просто неосторожность предадут его в их руки.
К несчастью, осажденные имели так мало провианта, что его едва-едва могло хватить на одни сутки, и это обстоятельство могло стать роковым для наших охотников, тогда как осаждающие могли во всякое время послать кого-то из своих воинов добыть дичи на весь отряд.
— Чем-то все это кончится? — проговорил негромко канадец, обращаясь к Хосе.
— Право, это трудно сказать, тем более что мы даже не знаем, когда это начнется! — отвечал тот. — Должен сознаться, что я почувствую себя гораздо увереннее после того, как выпущу два-три заряда и услышу предсмертный вопль врага, грохот выстрелов и воинственные крики, подхваченный эхом!
Действительно, насколько торжественное спокойствие пустыни чарующе приятно, когда человек чувствует себя в полной безопасности, настолько удручающе томительно, когда знаешь, что среди этого спокойствия тебя со всех сторон окружают и подстерегают враги.
И вот желание Хосе осуществилось, два выстрела грянули один за другим: один раздался с гор, другой с площадки пирамиды; Фабиан стрелял, но, вероятно, впустую в неприятеля, скрытого густым туманом.
Три раза подряд повторялись эти выстрелы с той и другой стороны без всяких результатов: только кусочки коры да сосновые шишки сыпались на охотников, и выстрелы Фабиана вряд ли причинили больше вреда его противникам.
— Уступи-ка мне свое место, Фабиан, — воскликнул Розбуа, — а сам займи мое. Хосе, друг мой, покажи ему, как следует держать ружье, чтобы стрелять незаметно для неприятеля.
С этими словами канадец отполз назад, а молодой человек таким же образом перебрался к переднему фасу площадки. Заняв свой новый пост, канадец привычным глазом окинул одновременно и долину, и высоты. К немалому своему удивлению, он заметил, что по ту сторону озера, лежавшего у подножия пирамиды, с противоположной гряде мелких скал стороны, и омывавшего крутые скаты Туманных гор, некоторые из плоских камней, похожих на плиты, которыми изобиловала вся округа, поставлены на ребро на небольшом расстоянии друг от друга. Их оказалось четыре, и охотник был совершенно уверен, что за каждой плитой засел враг, чтобы отрезать им и с этой стороны путь к отступлению. Оттуда канадец перевел взгляд на высоты. Пламя костра по-прежнему тускло мерцало сквозь туман. Но терпеливый, как индеец, Красный Карабин выжидал дальнейших событий.
Тем временем Фабиан и Хосе, лежа все так же неподвижно друг подле друга, обменялись между собой шепотом несколькими словами.
— Ты был не прав, дорогой Хосе, — говорил Фабиан, — обозлив этих людей бесполезными и, быть может, даже незаслуженными оскорблениями!
— Нет, дон Фабиан, — возразил убежденно бывший микелет, — во всяком случае, не бесполезными и, уверяю вас, далеко не незаслуженными: во-первых, этим я облегчил свою душу, во-вторых, эти людишки — первейшие негодяи и мерзавцы. Вам еще незнакома эта порода отступников как белого, так и краснокожего племени. Красный Карабин и я некогда были их пленниками, и я стал свидетелем таких сцен, которых, верно, не забуду до своей кончины: я видел, как эти отец и сын, охмелев оба от безмерного количества выпитого мескаля, набрасывались друг на друга с топорами в руках и с выражением непримиримой ненависти во взгляде, готовые упиться кровью друг друга.
Фабиан невольно содрогнулся.
— Я видел, — продолжал испанец, — как эти два выродка боролись друг с другом, стараясь вцепиться друг другу в глотку… Я видел… Ого! — воскликнул Хосе, внезапно оборвав начатую фразу. — Вот, наконец, один мерзавец поможет мне потренировать хоть немного руку. Право, напрасно он так любопытен и силится подсмотреть, что мы здесь делаем…
Хосе продолжал еще говорить, когда грохнул выстрел и в ответ на него раздался пронзительный вопль.
— Это не его предсмертный крик: я ручаюсь, что пуля вошла ему в череп через орбиту правого глаза, а в таких случаях никогда не кричат. Так вот, дон Фабиан, — продолжал свой разговор Хосе, снова заряжая винтовку, — я лично видел, как отец и сын старались отнять жизнь: один у того, от кого он получил ее, а другой у того, кому он ее подарил! Я видел, как сын наступал коленом на грудь отца, молившего о пощаде, как он уже выхватил свой нож, чтобы снять с него скальп, когда один индеец, рискуя своей жизнью, воспрепятствовал этому неслыханному злодеянию. Да и что вы можете ожидать от подобного изверга? Гей, Розбуа, у нас одним неприятелем меньше! — весело заключил испанец.