— Это самое лучшее, что можно сделать! — заметил Хосе.
— С Фабианом я никогда не решусь на такой риск, — тихо возразил канадец. — Не будь тут его, да еще раненого, я уже давно был бы на берегу, где индейцы, наверно, ждут нас, как голодные койоты, и мечтают о мщении!
Испанец только пожал плечами в ответ; он знал не хуже канадца, до какой степени доходит мстительность краснокожих.
— Однако, — продолжал он после некоторого раздумья, — ведь надо же на что-нибудь решиться: или оставаться здесь, или бежать!
— Будь нас всего двое, то мы, без сомнения, перебрались бы на ту сторону; это заняло бы у нас всего несколько минут. Десять краснокожих собак, наверно, ожидают нас на берегу, но мы бы с ними живо расправились. Такое ли приходилось нам проворачивать!
— И это было бы гораздо благоразумнее, чем оставаться здесь, как лисица в норе, которую легко можно выкурить.
— Согласен, — задумчиво проговорил канадец, — но с нами Фабиан! И потом, нельзя же бросить здесь раненого, снова отдав его в лапы палачей, которые и без того так безжалостно измучили его! Давай подождем хотя бы, пока зайдет луна. А там посмотрим!
— Пусть будет так, — ответил Хосе. — Но возникает одна неувязка: через реку переправлялись двенадцать индейцев, считая вместе с вождем, а должно было переправиться четырнадцать. Где еще двое? Даю голову на отсечение, Черная Птица отправил их за подкреплением!
— Очень возможно, — кивнул Розбуа. — Если так, дело скверное!
Охотники быстро управились со скромным ужином, состоявшим из куска вяленого мяса и горсти маисовой муки. Потянулись минуты томительного ожидания.
Со времени последней попытки апачей атаковать прошло около часа, и хотя ничто не нарушало тишины, неугомонный Хосе не переставал по временам тревожно прислушиваться.
— Когда же эту чертову луну скроют облака! — пробормотал он с досадой, а еще через минуту с тревогой воскликнул: — Послушай-ка, Розбуа, как будто плещет вода. На водоворот непохоже, бизоны в эту пору не ходят на водопой…
Канадец промолчал, а испанец наклонился к самой воде, пытаясь разглядеть, что происходит, но клубившийся над рекой туман ограничивал видимость в пределах полусотни футов. Прохлада мексиканских ночей, сменяющая палящий дневной зной, обычно конденсирует испарения земли и водяных пространств, из-за чего ночами образуются обильные туманы.
— Ни черта не видно! — пробормотал бывший микелет.
Вскоре встревоживший испанца неопределенный шум прекратился, и он немного успокоился.
Луна медленно склонялась к горизонту; многие звезды начали тускнеть и скрываться, и вся природа покоилась, окутанная белым саваном испарений, как внезапно защитники островка встрепенулись и с тревогой поглядели друг на друга: с обоих берегов реки поднялся такой оглушительный и протяжный рев, что, когда он затих, эхо долго еще катилось вдоль по воде.
— Ну какого нам черта в том, зайдет ли теперь луна или нет! — сетовал Хосе, сжимая кулаки от бессильной ярости. — Недаром я предчувствовал недоброе! Неспроста, черт подери, мы не досчитались двух апачей, и тот подозрительный шум слышался неспроста: Черная Птица вызвал подкрепление, и один Господь теперь знает, сколько краснокожих собралось на обоих берегах!
— Это уже не имеет значения! — с горечью проговорил Розбуа. — Не все ли равно, кто растерзает наши трупы, стая ворон на острове или стая краснокожих койотов на берегу?
— Конечно, все равно, да обидно, если индейцы одолеют нас!
— Неужто и ты, Хосе, вздумал затянуть свою предсмертную песнь, подобно привязанному к столбу пыток краснокожему, который начинает перечислять всех противников, с которых он содрал скальпы?
— Отчего бы и нет? Похвальная привычка: гораздо легче умирать героем, вспоминая, что прожил жизнь, как истый воин!
— Давай лучше подумаем, что сделать, дабы умереть как подобает истым христианам.
— Неплохая мысль, — хмыкнул Хосе. — Что ж, давай помозгуем, что…
Донесшиеся издалека выстрелы прервали испанца. Это было как раз в то время, когда индейцы напали на лагерь дона Эстебана, где завязалась ожесточенная схватка, результаты которой читателю уже известны. В это время с берега донесся громкий голос:
— Пусть белые откроют свои уши!
— Опять Черная Птица! Что ему неймется? — удивился Хосе, узнав голос раненного им вождя. — Зачем нам открывать уши? — крикнул в ответ на смешанном апачско-испанском диалекте. — Белые смеются над угрозами Черной Птицы и презирают его предложения!
— Хорошо! — возразил индеец. — Белые храбры, и им понадобится сейчас вся их храбрость! Белые с полудня сражаются в эту минуту с индейцами. Почему же воины с полуночи не помогают им?
— Потому что ты торчишь здесь, зловещая птица; потому что ягуары не выходят на охоту вместе с шакалами, которые умеют лишь выть, когда ягуар пожирает добычу. Вот тебе, мошенник, самый тонкий комплимент в индейском вкусе! — прибавил Хосе не без ехидства.
— Пусть так! — возразил апач. — Белые поступают как побежденные индейцы, стараясь оскорбить своего победителя. Но орел смеется над оскорблениями Пересмешника [60] и не удостаивает его ответа; он не хочет говорить с ним!
— С кем же ты желаешь говорить, шакал? — спросил несколько уязвленный испанец, которому индеец дал прозвище Пересмешника, и которое пришлось ему не особенно по вкусу.
— Вождь желает говорить со своим братом, Орлом Снежных Гор, который не старается подражать голосам других птиц, подобно Пересмешнику!
— Что ты от него хочешь? — спросил Красный Карабин.
— Индеец хотел бы, чтобы белый воин попросил у него для себя пощады!
— Я имею к тебе другую просьбу! — возразил канадец.
— Я слушаю! — отвечал индеец.
— Если поклянешься честью воина и костями твоих предков, что пощадишь жизнь трех моих спутников, то я перейду реку без оружия и принесу тебе мой скальп!.. Это предложение его соблазнит! — тихо добавил великодушный канадец.
— Ты с ума сошел, Красный Карабин! — воскликнул Хосе, вскакивая, как раненый зверь.
Фабиан тоже бросился к Розбуа.
— При первом шаге, который ты сделаешь, я заколю себя кинжалом! — воскликнул с жаром юноша.
Растроганный Розбуа вздохнул и улыбнулся. Индеец между тем молчал, видимо, собираясь с мыслями. После короткого молчания снова раздался голос индейца:
— Черная Птица хочет, чтобы белый попросил пощадить его жизнь, а он просит смерти. Индеец и белый не могут столковаться друг с другом. Моя воля такова: пусть белый воин покинет своих товарищей и перейдет реку, и я клянусь честью воина и костями своих предков, что он останется жив, но прочие трое должны умереть!