— Ну, чего? — Лайк вопросительно глянул на Шведа. — «Порубежную»?
— Давай, — согласился тот.
Быстро выставив стиль и тембра, Лайк подогнал ритм и пошел накручивать кружева лихого клавишного вступления. Почти сразу подключился и Швед, а чуть позже — и Лас, поймав мелодию и рисунок. Получилось довольно лихо.
Арик сразу понял, что вечер начинает удаваться.
Так они и стояли в огромной полуотремонтированной квартире, пили водку, закусывали тем, что нашлось в холодильниках служебной дозоровской квартиры, пели, Лайк периодически выдавал клавишные или саксофонные импровизации; в промежутках между песнями и импровизациями — трепались. На самые разнообразные темы. Лас пожаловался, что по соседству почти не живет нормальных людей — недавно, вроде, проявился один парень на восьмом этаже, в гости тоже заходил, да и пропал сразу же в какую-то долгую командировку. Узнав, что сегодняшняя компания сама вроде как в командировке, Лас глубоко и печально вздохнул и предложил хоть сегодня оттянуться по полной.
Ну и оттянулись.
Уже когда иссякла выпивка и закуска, когда Ираклия стало откровенно клонить в сон, а Симонов давно уже спал на полу, рядом с колонками, когда Лайк намекнул, что пора бы и честь знать, Швед вдруг оставил гитару, подошел к клавишам и долго колдовал с ритмами. Потом, вроде, записал сэмпл. А вновь взяв в руки гитару, запустил незнакомую грустную мелодию. И запел.
Рухнул мир, сгорел дотла.
Соблазны рвут тебя на части.
Смертный страх и жажда зла
Держат пари…
В темноте рычит зверье.
He видно глаз, но все в их власти.
Стань таким, возьми свое
Или умри…
Слушатели невольно притихли. А песня все звучала:
Будь наготове, всюду рыщет стража.
Линия крови путь тебе укажет.
Прочь, ты был одним из нас,
Ho ангел тебя не спас.
Бьет струей кипящий сок.
Забудет смерть испивший зелье.
Шаг за грань — один глоток
Словно пароль…
Танцы ведьм и крики сов,
Фальшивый праздник, где нет веселья.
Бой часов, один безумный зов
Голод и боль…
Будь наготове, всюду рыщет стража.
Линия крови путь тебе укажет.
Гитара тихонько плакала в такт словам. А потом музыка вдруг сгустилась, стала насыщенной и тяжелой:
Днем лихорадка — ночью пир
Ты теперь демон, ты вампир
В поисках новой жертвы в снег и зной
Вечный изгой…
Печально и задумчиво зазвучала флейта, за нею — гитара. А затем снова тихо и протяжно:
Ho ты был одним из нас
Жаль ангел тебя не спас…
Финальный проигрыш затих в полном молчании. От песни веяло такой глухой и безотчетной тоской, что не знай Шведа спутники как мага, они решили бы: он вампир.
— Твое? — спросил Арик, когда музыка смолкла.
— Это «Ария»! — встрял пьяненький Ефим. — Из альбома «Химера».
— Сильно, — оценил Лайк. — А слова чьи? Такое впечатление, что автор на самом деле вампир.
— Да как обычно, наверное, — странно, но Ефим на этот вопрос точного ответа дать не смог. — Либо Александр Шаганов, либо Маргарита Пушкина.
«Ну, кто бы ни был автором — я не удивлюсь, если он Иной. Или Иная. Причем, из наших», — подумал Лайк.
Глава киевского Дневного Дозора осторожно покосился на хозяина все-таки вести в присутствии не-Иного подобные разговоры не следовало.
— Тяжело им, наверное, живется, вампирам, — вздохнул Лас. — Одиноко. Стража, опять же… Оступишься — кол в грудину и до свидания.
— А что ты знаешь о вампирах? — осторожно поинтересовался Лайк, одновременно осаживая через сумрак Ефима — тот иногда готов был выболтать что угодно.
— А что о них можно знать? — пожал плечами хозяин. — Даже если они существуют, им трудно, я в этом убежден.
— Почему?
— Потому что толпа преследует любого, кто отличается от нее. Тем более того, кто по ночам пьет кровь. Пьешь — значит враг. Однозначно.
— А если бы вампир решил попить твоей крови? Не крови соседа, не крови абстрактного дяди Пети с улицы Декабристов, а конкретно твоей? А?
— Что ж, — Лас пожал плечами. — Это судьба. Против судьбы не попрешь.
— И не трепыхался бы?
Лас снова пожал плечами:
— А толку? То есть, я бы, конечно, трепыхался, но ведь бесполезно это. Если вампир избрал жертву, ей точно трындец. Я где-то читал, что жертва вампира умирает счастливой. Наверное, это правильно. Справедливо.
— Ладно, — вмешался Ираклий, допил и поставил стакан на колонку. Он явно хотел соскочить со скользкой темы. — Поздно уже. Нам, пожалуй, пора.
Когда Арик шел к выходу, ему показалось, что в темном проеме балконной двери мелькнула неясная тень. Но внимания на это Арик не обратил.
Разбудили Симонова, по очереди пожали руку Ласу. Пообещали заглянуть на обратном пути, по возвращении из командировки. Да и вообще, будучи в Москве заглядывать.
Уже в квартире Темных Лайк неожиданно сказал куда-то в сторону приоткрытого окна:
— Заходи.
Ираклий да Лайк — лишь эти двое, похоже, не удивились гостю. Остальные, за исключением разве что сразу повалившегося на диван и захрапевшего Симонова, гостя не ожидали. Симонов вообще ничего не заметил.
Снаружи, с широкого подоконника в комнату вдруг шагнул обнаженный парень лет двадцати. Иной. И, без сомнения, вампир.
— Простите что подслушивал, — сказал он, не слишком, впрочем, раскаиваясь. — Уж больно хорошо поете.
— И метко, не так ли? — с ехидцей осведомился Лайк.
— И метко. Позвольте представиться: Константин Саушкин, Иной, Темный. Как вы уже догадались, вампир. Мне действительно понравилась песня. Летел мимо, услышал… ну и не удержался. Присел на балконе послушать. Извините, если испортил вам вечер.
— Да ничего ты не испортил, Иной, Темный, — холодно уточнил Лайк. — Как ты сам понимаешь, НАМ вечер ты замаешься портить. Просто хочется знать — ты здесь действительно случайно или…
— Случайно. Я тут… охочусь. Не конкретно тут, но неподалеку.
Перехватив несколько пытливых взглядов, вампир торопливо уточнил:
— Есть, есть у меня лицензия. Вот.
Лицензия была самая настоящая.
— Хм… — сказал Лайк, считав лицензию. — Так ты тот самый московский вундеркинд? Высший вампир в двадцать лет?
— Да.
— Надо же, — качнул головой Лайк. — Не думал, что встретимся вот так. И ты… еще не напился?