Этим вечером она засиделась с детьми допоздна, расспрашивая о школе, друзьях и играх, любимых и нелюбимых учителях и предметах. В этом году они начали заниматься фехтованием — грустное напоминание о том, как быстро проходит юность.
— Не хочу, чтобы вы приезжали домой, разукрашенные шрамами, — шутила она.
— Это уже позже, мама, в университете, когда вступим в клубы дуэлянтов… станем буршами.
— Пожалуйста… Фриц… даже тогда.
— Но, мама, тут ничего не поделать, — серьезно заметил Ганс-младший, которого, однако, все звали Джонни. — Шрам — знак доблести. Даже император одобряет дуэли.
— И очень жаль, — вздохнула Кристина.
Два года назад император одним махом уничтожил многолетние старания запретить дуэли в Германии, превознося клубы дуэлянтов как «дающие лучшее образование, которое только может получить молодой человек на всю будущую жизнь».
— Мама, это всего лишь шрам. Еще никто не погиб на дуэли, — попытался утешить ее Фриц. — А Джонни уже лучший в своем классе. И герр Андерс говорит, что, если я буду лучше работать запястьем, через два года его догоню.
Время не стоит на месте…
Кристина снова вздохнула, рассеянно слушая, как дети сравнивают приемы фехтования и оружейных мастеров. Через несколько лет они станут студентами, а она будет одиноко пить свой шоколад долгими зимними вечерами. Ужасная мысль. Бог знает, где будет носить Ганса. Даже сегодня, впервые встретившись с детьми после долгой разлуки, он не нашел для них добрых слов и, пожурив за шумливость и чрезмерную резвость, удалился в свои покои.
— Скажите, чего бы вам больше всего хотелось на Рождество? — перебила она, пытаясь еще немного удержать при себе детей и не желая думать о своем будущем тоскливом существовании. — Надеюсь, вы еще не слишком взрослые для игрушек?
— Только не я! — взвизгнул Фриц. — Хочу новые вагоны к моему поезду, и микроскоп побольше, и еще химический набор для опытов, с такими штуками, которые взрываются!
— При условии, что все свои опыты ты станешь проводить под надзором взрослых, — с улыбкой предупредила Кристина. Прошлым летом Фриц, чересчур увлекавшийся химией, поджег сарай для садового инвентаря. — А ты, Джонни? Тебе игрушки уже не интересны? Или еще осталось то, чего бы ты хотел?
Мальчик немного подумал.
— Новую удочку, для ловли лососей в Шотландии. Тетя Шарлотта пообещала, что летом мы целый месяц проведем в их рыбачьем домике! А у Чарлза и Эдварда лучшие удочки, от Осборна.
Кристина уже все купила, но сейчас с деланной озабоченностью заметила:
— Не уверена, что мы сможем найти такие же удочки, как у твоих кузенов, за столь короткий срок.
— Не важно, мама. Ты всегда даришь нам чудесные подарки!
Старший сын изъяснялся с рассудительной учтивостью, неизменно печалившей Кристину. Мальчик словно боялся быть естественным. Может, он вел бы себя по-другому, будь ее брак счастливым? К счастью, Фриц пока еще не замечал душной атмосферы, пропитанной взаимной неприязнью, но его брат прекрасно видел, что творится в доме.
— Ты хорошо провела время в Англии?
Резкость вопроса удивила Кристину. Удивила и напугала. Неужели до Джонни дошли слухи? Или Ганс без ее ведома говорил с мальчиками?
— Я знаю, что ты всегда любишь гостить у тети Шарлотты.
— Верно, — поспешно согласилась она, радуясь, что все обошлось. — В Англии было очень весело. Может, после каникул мы сумеем ненадолго поехать в Лондон, до начала занятий. Вдруг Осборн согласится сделать тебе удочку!
Она улыбнулась старшему сыну и обратилась к младшему:
— И я знаю, кто делает лучшие игрушечные поезда во всей Англии.
— Ур-ра!!! И кухарка может дать нам с собой мои любимые сандвичи со сливовым конфитюром, а я, если повезет, сумею посидеть в кабине машиниста!
— Могу гарантировать только сандвичи, — засмеялась Кристина. — И если прибудем достаточно рано, машинист, возможно, и позволит тебе донимать его минут этак пять.
— Чарлз и Эдвард вернутся в Итон не раньше середины января, — сообщил Джонни. — Чарлз мне писал.
— В таком случае можно начинать строить планы. Я пошлю письмо тете Шарлотте.
И если судьба улыбнется ей, если можно будет сбежать от сторожевых псов мужа, если Ганс, как это часто бывало, отправится после Рождества кататься на лыжах, она может улучить несколько часов для свиданий с Максом. О, какая заманчивая мысль!
А в это время Том Лоусон прилагал все усилия, чтобы завербовать сторонников среди служителей закона Зелена-Гуры. К сожалению, особых успехов он не добился. Во времена Бисмарка внешняя политика Германии мягкостью не отличалась. Дипломаты были не в чести, а государственные мужи предпочитали бряцать оружием, чему способствовал воинственный дух молодого императора. К несчастью, мишенью их шовинистических выпадов была Британия. Вряд ли англичанка, считающая себя несчастной в браке с немцем, найдет защитников в германском суде!
— Хотелось бы иметь для вас более обнадеживающие новости, — со вздохом сказал Том, глядя в угрюмое лицо Макса. — Фон Талер вроде бы соглашался нам помочь, но, очевидно, изменил свое мнение. Как вы уже знаете, слабых мест в брачном контракте найти не удалось. Ни единой лазейки. Ганс получает безоговорочную опеку над детьми в случае развода, и даже развод весьма сомнителен, поскольку в этой стране женщины не имеют права обращаться в суд с подобными заявлениями. Даже если будет доказано, что Ганс ее бьет, судьи и в этом случае крайне консервативны. Для вынесения обвинительного приговора нужно иметь веские улики того, что муж постоянно издевается над женой. Я имею в виду не синяк и не рассеченную губу.
— Иисусе! — проворчал Макс. — Можно подумать, на дворе мрачное средневековье! В конце концов, она не крепостная!
— В каком-то смысле именно крепостная. Особенно в случаях, подобных этому, когда влияние и богатство так неравны. И хотя с вашими деньгами можно добиться развода, опека — дело другое. Когда откроется, что здесь замешан другой мужчина, то есть вы, пусть речь и не идет об алиментах, судьи склонны осуждать поведение матери и считают ее падшей женщиной.
— Значит, надежды нет?
Том едва заметно усмехнулся:
— Надежда есть всегда.
— Ну сообщите мне хотя бы одну ободряющую новость, потому что я вот уже десять дней не видел Кристину. Знаете, какой это долгий срок, когда умираешь от тоски? К вашему сведению, это восемьсот шестьдесят четыре тысячи секунд.
Брови адвоката недоверчиво приподнялись. И это тот маркиз, который всего месяц назад презрительно фыркал при одном слове «любовь»! Потрясающие перемены!
— Мой детектив едет в Силезию, — сжалился он наконец, — хотя я опасаюсь что-то обещать.
— Понимаю, — вздохнул Макс. — Но все равно говорите. Я, как утопающий, хватаюсь за соломинку.