– Знак того, что ты скоро затащишь ее в постель.
– Увы, пока она меня решительно отвергла… Думаю, на осаду придется потратить несколько дней.
– Теряешь напор. – Барон насмешливо фыркнул. – А вдруг у нее опыта побольше твоего?
– Она француженка.
Он сам не знал, зачем это сказал.
– Значит, нужно ей намекнуть на твои выдающиеся способности… именно в этом плане.
– В том-то и дело, что она о них знает. – Джек растянул губы, но улыбка получилась невеселой. – В этом вся загвоздка.
– Так убеди ее, что ты вовсе не такой плохой, как о тебе говорят!
– Вот я и думаю, как это сделать.
– Обычно француженки знают, чего хотят. Может, ты не в ее вкусе?
– Брось! Мы очень мило беседовали… Пока она не узнала мое имя.
– И что? – Нэд пожал плечами. – Тогда она либо праведница, либо ханжа. В обоих случаях – не трать на нее время.
– Но мне хочется!
– Потянуло грудью на амбразуру? С каких это пор?
– Не бывает неприступных крепостей, – загадочно улыбнулся маркиз. – Нужно только правильно их осаждать.
Барин озадаченно посмотрел на друга:
– Слушай, а это прекрасный повод для пари! И если бы я тебя не знал… то, ей-богу, рискнул бы ударить по рукам!
– Я постараюсь, чтобы она узнала меня получше, – произнес маркиз с обезоруживающей улыбкой.
– Надеюсь. Кстати, тебя отвергали хоть раз?
– До сегодняшнего дня – ни разу, – с притворной грустью вздохнул Джек Фицджеймс.
В отличие от мудрого Нэда несколько приятелей маркиза, которым он в тот же вечер рассказал о своей неудаче, сделали ставки. Возможно, не очень жалели свои деньги. Или в обществе назрела потребность в свежем скандале? Во всяком случае, когда маркиз вечером добрался до «Брукса», там уже все говорили о пари. Ему оставалось лишь улыбаться, безразлично принимая поздравления и соболезнования. Задевало, правда, то, что на Венеру тоже ставили. Не много, но ставили.
До поздней ночи он просидел за карточным столом. Как обычно выиграл, потом, чтобы окончательно восстановить душевное равновесие, изрядно выпил. Разговоры о нем и мисс Дюруа уже не раздражали, наоборот, скорее доставляли удовольствие. Пока в самом конце вечера, когда опять сели за карточный стол, кто-то, будто случайно, не обронил:
– Она, кстати, сегодня на балу у герцогини Гроувленд. А почему ты не там?
– Вот именно, – подхватил еще один игрок слегка заплетающимся языком. – И обед ты пропустил.
В компании прекрасно знали, как Джек не любил бывать на званых обедах.
– Вы сюда в карты пришли играть или обсуждать мою интимную жизнь? – глухо отозвался маркиз, обводя лица партнеров тяжелым взглядом.
– И то и другое, – бездумно отозвался юный виконт Тэлмот. – А известно ли вам, что неприступная мисс Дюруа отвергла уже двух графов и вернула подарок одному пэру? – Не обращая внимания на гневный взгляд Джека, виконт взял еще одну карту и продолжил: – Уверены, что вас ожидает лучшая участь?
– Я не собираюсь предлагать ей свой титул. Надеюсь, это всем понятно?
– Нет, не понятно, – задорно откликнулся через стол граф Халверстам. – Вы ведь должны ей что-то пообещать!
– Я не собираюсь ей ничего обещать. И в ваших советах не нуждаюсь. – Маркиз выложил свои карты на стол. – А если вновь облегчил ваши портмоне, простите великодушно.
– Черт подери! – пробормотал Чарлз Гивенс. – Как это у вас получается?
– Просто везение, – отозвался Джек с милой улыбкой. – А может, вы слишком заняты устройством моих любовных дел и плохо следите за картами?
Все вняли совету и сосредоточились на игре, но без особого успеха. В течение часа маркиз выиграл еще двадцать тысяч, потом, взглянув на настенные часы, подозвал официанта и заказал бутылку бренди. Сложив выигрыш на поднос другого лакея, он приказал упаковать деньги, затем пожелал всем спокойной ночи и поднялся из-за стола. Внизу взял у официанта бутылку и вышел на улицу.
Он обещал герцогине, что прибудет к танцевальной части вечера, и до назначенного срока оставалось десять минут.
Часы на небольшой башенке у ворот Гроувленд-Хауса пробили полночь, когда маркиз, миновав обширный, посыпанный мелким гравием двор, поднялся на крыльцо и вошел в распахнутые двери парадного подъезда. Вручив бутылку бренди дворецкому, он дружески похлопал его по плечу:
– Не надо докладывать, Оливер. Герцогиня знает, что я приду, а другим не обязательно.
– Как скажете, милорд, – ответил дородный дворецкий, старательно улыбаясь. – Она уже спрашивала, опаздываете ли вы, сердилась.
– Разве я когда-нибудь опаздываю?
– В точности мои слова, милорд! Я так ей и сказал: на маркиза Рэдвера можно положиться. Если уж он пообещал, что будет вовремя, значит, будет.
– Но она с тобой, естественно, не согласилась? И сколько она тебе проспорила?
– Десять гиней, сэр, – не без гордости сообщил Оливер.
– Все правильно. Опаздывать – прерогатива женщин.
– Да, милорд! Бокал вина?
– Попозже. Черт, опять забыл перчатки!
– Ничего, сэр. Я могу поискать для вас пару.
Джек поморщился и покачал головой:
– С детства ненавижу перчатки. Да и Пегги, думаю, не будет возражать.
– Уверен, что не будет, милорд. Герцогиня считает вас лучшим танцором в городе, и ей все равно, в перчатках вы или без них.
– Тогда я пошел. – Маркиз кивнул и усмехнулся: – Благослови меня.
– Как скажете, сэр.
Оливер, низко поклонился и с улыбкой посмотрел ему вслед. Маркиз Рэдвер энергичными шагами поднимался по устланной ковром лестнице. Бокал шампанского, предназначенный маркизу, как часто бывало, опять достался ему.
Свет хрустальных канделябров отражался в позолоте стен, переливался на атласе бальных платьев, вспыхивал колкими бликами на дамских драгоценностях. Маркиз Рэдвер, стоя в дверях бального зала, несколько минут рассматривал гостей, и снисходительная усмешка блуждала на его губах.
Уже не одна из дам, круживших в вальсе, бросила мимолетный взгляд на статного мужчину, застывшего на пороге, и тому было немало причин. Своим ростом маркиз был обязан прямому родству по отцовской линии с Карлом II, а вот изысканная утонченность черт передалась, несомненно, от матери. В роду де Ланей, известном еще со времен нормандского завоевания, было немало красавиц. Остальное довершала работа парикмахера и портных. Все, что нужно подчеркнуть – широкие плечи, узкая талия, мускулистые бедра – выставлялось напоказ. Светло-кофейного цвета шейный платок в меру оттенял и подчеркивал самое главное – большие, угольно-черные цыганские глаза с густыми ресницами. Сейчас глаза щурились от предвкушения удовольствия, но нередко в них искрилась едкая насмешка; бывало, они метали и гневные молнии.