— Как ты узнал об этом? — спросил Хэзэрд.
— Гай написал. Не знаю деталей, но решил ехать в Париж. Я мог бы вновь увидеть Эрика, да и герцогиня де Суасон прислала, по меньшей мере, дюжину приглашений за последние полгода.
— Как Эсти? — спросила Блэйз, знакомая с пристрастием герцогини к ее сыну.
Трей небрежно пожал плечами:
— Прекрасно, я думаю. Ты знаешь, Эсти держит открытый дом. Последнее ее увлечение — экспрессионизм.
Импрессионизм, как она объяснила мне в письме, прошел. Может быть, она проведет меня по студиям, и я куплю некоторые новые работы.
— Когда ты уезжаешь? — спросил Хэзэрд.
— Через час, — сказал Трей, быстро поднимаясь, — Я пришлю вам каблограмму из Парижа. Напомните Бэлли что я не оставлю ее надолго!
Он уже был на полпути к двери, когда Блэйз смогла спросить:
— Дорогой, ты ни в чем не нуждаешься?
— Нет, спасибо, мама, у меня все есть. — Улыбка у него была ослепительная.
Когда дверь за ним закрылась, Хэзэрд сердито сказал:
— Давно пора.
— Ты так считаешь? — спросила Блэйз с улыбкой.
— Давно было пора упрямому дураку поехать за ней. Черт меня побери, я был почти готов поехать за ней сам, чтобы только избавить его от этой дьявольской хандры.
— Он такой же упрямый, как и ты, дорогой.
— Он более упрям, чем я, — ответил Хэзэрд с поддразнивающей улыбкой. — Он в тебя.
Блэйз не стала спорить, хорошо зная свой своевольный нрав.
— Ты уж скажешь, — заметила она со скрытой материнской гордостью.
Хэзэрд засмеялся:
— Конечно, родная, он — твоя копия.
Путешествие заняло у Трея шесть дней. Это были шесть дней нетерпения, размышлений и мечтаний. Трей уговаривал себя, что не следует ничего ожидать, чтобы избежать разочарования, напоминал себе, что никто его не приглашал в дом Импрес. Он не написал о своем приезде, а ее чувства могли измениться. Но он просто хочет увидеть ее и убедиться, что с ней все в порядке.
За два месяца, что прошли со дня рождения Макса, Импресс неоднократно порывалась написать Трею о том, что у него есть сын — Максимилиан Лорен Сен-Джюс де Жордан. Сходство было столь очевидно, что Трей не мог бы отрицать своего отцовства. У Макса были светлые глаза и шелковистые черные волосы, и, когда он улыбнулся первый раз, мучительные воспоминания буквально затопили Импрес неудержимой волной. У него была манера отца улыбаться медленно, а затем вдруг словно засиять теплом, подобно утреннему солнцу.
Но в итоге она рвала все свои письма, так как не могла найти нужных слов. Сначала она пыталась писать дружелюбно, потом холодно и объективно, и, наконец, даже от третьего лица. Ей хотелось рассказать Трею о сыне и о радости, которую он ей доставляет. Однако каждый раз фразы получались неуклюжими, словно в официальном прошении, кроме того, она слишком живо помнила его негодование по поводу беременности Валерии и многочисленных отцов обманутых им девушек. Поэтому так и не отправила письма, отказываясь просить его любить сына по обязанности.
Совсем недавно Импрес вновь начала принимать гостей, уступая не столько своему желанию, сколько настояниям Аделаиды, которая видела, что Импрес, несмотря на вдовство, осаждают многочисленные поклонники.
И действительно, мужчины были ослеплены женщиной, которую они помнили неуклюжим подростком, а теперь увидели наделенной редкой, изысканной красотой, напоминавшей прекрасные творения Ботичелли. Ее волосы, в которых, казалось, навсегда заблудились солнечные лучи, были так непослушны, что она не могла, как ни пыталась, уложить свои кудри в строгую прическу, пристойную вдовству. А взгляд зеленых глаз, обрамленных пушистыми темными ресницами, был настолько томным, когда Импрес поднимала их, что ее немедленно окрестили Зеленой Искусительницей.
Небрежное безразличие Импрес к поклонникам воспринималось как вызов. Однако, какие бы, объяснения ни давались ее чувствам, споров о красоте Зеленой Искусительницы не было. Она была в самом расцвете — опьяняющая золотистая одалиска, более всего желанная за загадочное стремление к уединению. Каждый молодой человек надеялся, что будет тем, кого она, в конце концов, выберет, чтобы положить конец своему одиночеству.
Бывшая графиня де Жордан уже получила много искренних и самых респектабельных предложений руки и сердца, но всем давала один и тот же ответ: после года траура она рассмотрит предложения серьезно. В споре за благоволение Зеленой Искусительницы два претендента — герцог де Век и принц Ипполит де Морней — больше других рассчитывали добиться успеха.
Предложение герцога де Век, однако, как все понимали, было ограничено тем фактом, что он женат, что, правда, нисколько не мешало его репутации выдающегося покорителя женщин Парижа. Богатство, красота и откровенный чувственный шарм счастливо сочетались в нем, давая все преимущества во взаимоотношениях с женщинами. Его соперник, принц Ипполит, был, зато моложе и романтичнее. Попав под влияние Импрес, он начал даже сочинять сонеты и стал серьезнее относиться к требованиям своей матери обзавестись женой.
Настойчивые ухаживания обоих кавалеров, и не только их, продолжались до того времени, пока Импрес не удалилась, чтобы подготовиться к рождению ребенка. Теперь она вернулась в общество — еще более прекрасная, если только это было возможно, — и в ее гостиной стало тесно от энергичных мужчин, добивающихся ее благосклонности.
В этой напряженной атмосфере соперничества и должен был появиться Трей через два часа после своего прибытия в Париж.
В течение всего шестидневного путешествия настроение Трея колебалось от состояния блаженства до мрачного негодования. Перечитывая многократно письмо Гая, он ощущал радость от того, что Импрес жива, и это был искренний порыв души. Но потом, чаще всего после нескольких глотков бренди, его заполняла горечь, вытес-няюшая счастливое ожидание.
Импрес говорила, что напишет, мрачно размышлял Трей, но она этого не сделала. Неужели корысть перевесила все остальные чувства в ее душе и достаточно было разговора с Валерией, чтобы прийти к убеждению, что он никогда не женится на ней? Перебирая в памяти прошедшие месяцы, Трей приходил к выводу, что пылкая натура Импрес была по сути предпринимательской: продуманное решение приехать в Елену и предложить себя на продажу, борьба за его жизнь, вызванная, по всей вероятности, страхом, что он умрет и чек не оплатят в банке, наконец, стычка с Валерией, которая скорее рассердила, чем расстроила ее.
В этих мрачных размышлениях Импрес рисовалась Трею самой прагматичной из всех женщин, которых он когда-либо знал. Даже в соответствующем обществе пограничного штата белые женщины никогда не выставляли себя на продажу на аукционе в борделе. А ее обещание тем вечером на ранчо, когда Импрес говорила, что будет ждать его во Франции, — такое холодное и рассудительное?