Импрес, заикаясь, извинилась, сконфуженная своей девической реакцией.
— Нет, Этьен… это… моя вина.
— У вас это впервые после смерти мужа? — Его теплая рука погладила ей плечо, голос звучал успокаивающе.
Импрес безмолвно кивнула. Хотя Трей не был ее мужем, но с другим мужчиной было в первый раз.
— Не пугайтесь, радость моя, у нас целая ночь впереди. Незачем торопиться.
Как он не похож на Трея, подумала она. Этьен отодвинулся, откинул голову и вежливо сказал:
— Скажите, вам понравился бал у Ле Нотра? Как бы то ни было, хозяин был бесподобен.
Герцог размышлял о том, не был ли муж Импрес груб. с ней в постели, отказываясь от ласки перед тем, как заняться любовью. Или она просто застенчива? В любом случае и то, и другое легко исправить с помощью терпения и мастерства, которыми герцог обладал в равной степени.
Улыбнувшись ему, Импрес прошептала:
— Спасибо вам, Этьен, за понимание… и да, я получила безмерное удовольствие сегодня. — Кроме торопливой, неограниченной страсти, которая была у нее с Треем, Импрес не обладала другим опытом. А Этьен предлагал нежность.
Посмотрев в его лениво полуприкрытые веками глаза, блестевшие сдержанной чувственностью, она поняла, что он предлагает больше, чем нежность.
Импрес и герцог вошли в фойе, наполненное запахом роз и, шепотом переговариваясь, чтобы не разбудить слуг, стали подниматься по лестнице. Войдя в будуар, Импрес не могла не рассмеяться от его рассказа о надутой принцессе, которая расспрашивала его о здоровье матери, а сама в это время не отрывала глаз от Импрес.
Настроение Импрес изменилось, она избавилась от застенчивости, которая охватила ее в экипаже. Беспечная и непринужденная, она наслаждалась ненавязчивым ухаживанием Этьена, еще раз убедившись, что он прекрасный партнер для того, чтобы отвлечь ее. Впервые в жизни она испытывала сложное чувство искушенной испорченности, вступив на новую жизненную дорогу, чему во многом была обязана совету Аделаиды. После рождения Макса кузина не раз уговаривала ее обзавестись любовником и, обладая испытанным и надежным, как она сама говорила, греческим средством, успокаивала насчет беременностей:
— В самом деле, — говорила ей Аделаида, — посмотри вокруг себя. Видела ли ты кого-нибудь, у кого больше двух детей? У Валентина есть наследник; у меня — Стефания, которую надо красиво одевать, мой долг выполнен. И Валентин одобряет. Он предпочитает, чтобы я была стройной и привлекательной, и я вполне с этим согласна. Подумай, как бы это выглядело, если бы женщина, беря себе любовника, через некоторое время награждала бы своего мужа ребенком? Конечно, есть женщины, которые именно так и поступают, но, по-моему, они настолько глупы, что просто не достойны своих любовников.
Импрес намеревалась вступить в светский мир праздных развлечений и любви с широко открытыми глазами и душевным настроем на праздник.
Вывернувшись из объятий герцога, она в самом лучшем расположении духа расстегнула свою вечернюю накидку и, бросив ее на постель, повернулась к герцогу с приглашающей улыбкой. Но через миг, когда он обнял ее и стал нежно целовать, страшная паника затопила ее. Импрес ничего не ощутила. С таким же успехом ее мог поцеловать Гай, чтобы пожелать доброй ночи. Боже, подумала Импрес, способна ли она пройти сквозь это, вообще не испытывая желания? Может быть, пылкое чувство и поглощающая страсть, которые она испытывала, стоило только Трею прикоснуться к ней или хотя бы просто посмотреть на нее, придут позже, когда Этьен начнет заниматься с ней любовью?
Ее руки дрожали, когда она положила их на грудь Этьену, нерешительность и неловкость полностью овладели Импрес. Но, в конце концов, решила она, нельзя же быть настолько инфантильной, чтобы ожидать барабанного боя и ангельского пения, пора, наконец, стать взрослой. Достаточно предыдущей ночи жесткого вожделения. Сегодня она будет учиться нежности… может быть… и только в грезах можно позволить себе помечтать, не принимая во внимание реальность. Человек, державший ее в объятиях, был средоточием того, что считалось верхом галантности и обаяния. Кто лучше него может изгладить из ее памяти воспоминания о Трее и открыть ей новые возможности?
Но в следующее мгновение, когда темноволосая голова Этьена наклонилась ниже, а его губы скользнули по ее шее, все, что она почувствовала, был переполняющий ужас. Я не готова, подумала она возбужденно, я не могу… не могу. И, задыхаясь, она уперлась ему руками в грудь.
— Не бойся, малышка, — прошептал он, вновь привлекая ее к себе, его руки погладили Импрес, успокаивая, словно перепугавшегося ребенка. Уверенный в своем умении, герцог знал, что сумеет возбудить ее, заинтригованный тем, что после многих искушенных в любви женщин, столкнулся с такой безыскусной невинностью. Как соблазнительна ее сдержанность! — Я не причиню вам вреда, дорогая, — сказал он, держа ладонями ее лицо. — Поцелуйте меня, — прошептал он.
— Мсье герцог, не могли бы вы уделить мне немного вашего времени? — Знакомый голос, удивительно спокойный, парализовал Импрес. Руки герцога отпустили ее лицо, оба они повернулись, ища того, кто произнес эти слова. Трей, который сидел развалясь в кресле у окна, медленно поднялся и вышел из тени, оказавшись освещенным слабым пламенем камина.
С легкой полуулыбкой на лице, с небрежно расстегнутым жилетом, ослабленным галстуком, блестя драгоценными запонками, он казался воплощением небрежного спокойствия, но под сдержанно произнесенными словами безошибочно чувствовалось, что он полон первобытного желания уничтожить их обоих. Этьен и Импрес посмотрели друг на друга, затем на Трея, а тот сардонически улыбнулся и поклонился. Единственная мысль, которая пришла в это мгновение в голову Импрес, это, как он умудряется выглядеть столь красивым и свежим?
Наглое, без приглашения, появление Трея и его кажущиеся спокойными слова безошибочно показывали его раздражение, которое только усилием воли удерживалось на привязи. Это был, без сомнения, поклонник Импрес. Герцог мгновенно отбросил колебания. Битва за женщину. Этьен испытал чувства, которые, как он думал, были позабыты. С едва заметным состраданием и прирожденным апломбом, который, как все признавали, был доведен де Веком до совершенства, если не сказать до уровня высокого искусства, грациозно выпрямившись во весь рост, герцог спросил:
— Конечно, мистер Брэддок-Блэк. Что вы предпочитаете: библиотеку или мой экипаж?
— Библиотеку, — не отрывая глаз от Импрес, резко ответил Трей.
Этьен, повернувшись к Импрес, галантно произнес:
— Извините меня, дорогая, за короткий перерыв.
— Трей! — резко воскликнула Импрес, наконец-то придя в себя после слов Этьена. — Что ты возомнил о себе, почему вламываешься в мой будуар?
— Потише, дорогая, — сухо ответил Трей. — Ты напугаешь герцога своим неконтролируемым темпераментом.
— Ты уже достаточно доставил неприятностей своим присутствием, — бушевала она.
— Стоило бы остаться, чтобы понаблюдать за тобой… А теперь, с твоего позволения, — сказал он, лениво растягивая слова.