Синджин поднял голову на шум. Безумные глаза с трудом улавливали быстрые движения из-за полусознательного состояния. Услышав голос Сенеки, он заставил свой сопротивляющийся ум функционировать и потряс головой, стараясь сосредоточить взгляд на чем-нибудь. Саар! Медленная улыбка показалась на его лице, и он поднял голову.
У него вырвался стон: животный, гортанный и низкий, когда он пошевелил левым плечом и рукой. Синджин стиснул зубы от ужасной боли через секунду, когда ощущение было воспринято центрами головной нервной системы, и сказал голосом, который поднимался из легких, но звучал как еле слышный шепот:
— Вы выбрали подходящее время. — Он слегка улыбнулся. — Завтра могло быть поздно.
— Ты можешь идти? — быстро спросил Сенека, понимая тяжесть его увечья, если уж Синджин признавал свою слабость.
— Да, я пойду. — Слова Синджина звучали решительно, он был преисполнен храбрости, но голос стал еще слабее. Силы покидали герцога даже тогда, когда он говорил.
— Держись за нас. Если ты сможешь стоять прямо пять минут, мы выберемся отсюда.
— Чтобы выбраться отсюда, а подпишу договор с дьяволом. Поднимите меня, и я буду стоять.
Двое мужчин секунду обдумывали, как им лучше сделать это. Его елевая рука, раздувшаяся вдвое, была вся в кроваво-красных подтеках, бинты на плече пожелтели от гноя, Сенека перерезал веревки как можно осторожнее, но от этого у Синджина на лбу выступил пот, даже этого небольшого прикосновения было достаточно, чтобы вызвать боль в его поврежденной руке.
Но он подавил стон, поднимавшийся изнутри, его чувства настраивались на свободу. Когда Саар и Сенека медленно подняли Синджина, он снова проглотил крик. «Скоро выяснится, на что я способен», — подумал он, стараясь побороть несоответствие между тем, что происходило у него в голове, и разрушительной агонией от вертикального положения, терзающего его.
— Оба мужчины подставили плечи, чтобы поддержать шатающегося друга, Сенека и Саар секунду смотрели друг другу в глаза за спиной Синджина, пораженные ужасным состоянием, в котором находилось могучее тело. Время значило многое, они знали это. Силы Синджина были ограничены, и поэтому на то, чтобы уйти, у них оставалось всего несколько минут.
— Ты слишком много выпил, — быстро сказал Сенека, — и мы ведем тебя в повозку, чтобы ты отоспался.., если кто-нибудь спросит.
— Выпить, это было бы чертовски здорово, — сказал Синджин сквозь зубы. Ноги держали его тело в положении стоя только за счет силы воли, а жгучая боль раны была почти невыносимой.
— У меня есть кое-что, — ответил Сенека, — с опиумом.
— Стимул, — прошептал Синджин, — чтобы мне спуститься по лестнице. Дайте мне оружие, — добавил он. — Я не вернусь сюда.
Сенека сунул ему в правую руку маленький кинжал.
Герцог сжал пальцы вокруг резной костяной рукояти с довольной улыбкой и, осмотрев комнату, бывшую его тюрьмой и, возможно, ставшую бы его местом смерти, если бы не Сенека, сказал:
— Наконец-то немного справедливости.
Они закрыли его длинным черным бурнусом, надев капюшон на лицо, начавшее обрастать бородой. Черная щетина делала его более похожим на бедуина.
Когда они шли, каждый шаг был пыткой для Синджина. Любое, даже самое маленькое движение отдавалось терзающей болью в плече и руке. Им пришлось остановиться наверху лестницы, чтобы дать ему отдохнуть. Сдерживая дрожь в коленях, он прошептал:
— Идите, — всего через несколько секунд, так велико было желание стать свободным.
«Сделай шаг, — мысленно говорил Синджин, стараясь укрепить свои силы. — А теперь еще, — командовал он своему непослушному телу. — Еще один, еще…» Каждый раз, чтобы сделать шаг, требовалось удивительное мужество и железная воля, чтобы удержаться на ногах.
Наконец, трое мужчин добрались до нижней ступеньки.
— Сейчас мы идем через заднюю дверь к повозке на конюшенном дворе. Еще ярдов пятьдесят, — подбодрил Сенека, — и все будет кончено.
— Поставьте меня в нужном направлении, — прошептал Синджин, тяжело опираясь на Сенеку здоровой рукой с едва заметным кинжалом в огромной ладони.
— Ты уже слишком много выпил, если кто-нибудь спросит, — напомнил Сенека, не уверенный, что в этом состоянии ум Синджина мог долго удерживать какую-либо мысль.
— Я хотел бы свою порцию макового сока сразу, — весело ответил Синджин, — если доберусь живым до повозки. — И он крепче сжал кинжал в ладони, понимая, что следующие пятьдесят ярдов будут испытанием его воли и сил.
Саар открыл дверь, и на них повеяло вечерней свежестью.
«Благословенная свобода», — с благодарностью подумал Синджин, если он сможет пересечь строй шотландцев, заполнивших открытое пространство перед домом. Они выросли в поле его зрения, как осуществившееся видение. Чувства воспринимали информацию медленно, не считаясь с опасностью, и он дважды моргнул, чтобы появилось четкое изображение.
Затем Синджин услышал музыку, словно еще одна дверь в его сознании медленно открылась. Затем мысли прояснились, и он увидел танцующую девушку с вуалью на лице, выступающую на грубо сколоченной сцене под блестящим светом весенней луны.
Челси! Его реакция на нее жила в нем так глубоко, что, несмотря на отупение его пылающего мозга, он сразу же узнал ее, даже под вуалью и с ярко накрашенными глазами. Даже в смешно накрученных развевающихся шарфах.
Эти обнаженные руки, пышная полнота груди были вырезаны в его памяти. Он помнил ощущение ее бледных волос, как ни препятствовали этому боль и жар; богатство ее стройных форм, ее ноги — обнаженные, как тогда, когда она скользила вниз по его ногам, чтобы сильнее прижаться к нему в страсти.
Не сознавая этого, он остановился и лишь секунду спустя понял, что Сенека и Саар тянут его вперед.
Он старался определиться среди беспорядка, царящего в его голове, и найти место Челси в этой странной сцене, но ищущий порыв ускользнул от него. Он чувствовал ненависть и радость при виде ее, удовольствие, и предательство, и злость, которая была схожа со жгучей болью, разливавшейся вниз от плеча.
«Уже слишком поздно или еще слишком рано, — подумал он с дурным предчувствием рока. — Было слишком темно, чтобы хорошо различать ее.., или не слишком темно, чтобы я узнал ее по запаху, или слишком людно», — решил он, оглядев головы зрителей, несясь со своими мыслями по безумным дорожкам, без соответствующих откликов на противоречивые чувства отчаяния и счастья, наполняющие его. Там слишком много шотландцев — это было совершенно ясно, независимо от его боли, или жара, или беспорядочных чувств. И он с усилием отбросил всякие размышления, кроме относящихся к побегу.
Через секунду сзади послышались шаги. Кто-то шел прямо по тропинке к повозке, удобно находясь в тени конюшенной стены.
— Эй, там! — закричал командир шотландцев.
И они все трое остановились на полушаге, настороженно и выжидающе.