— Хасан проводит тебя обратно в дом, — небрежно сказал Синджин, нежно похлопывая лошадь по шее и не обращая на Челси внимания. Рядом с ним стоял грум-араб, готовый помочь ей спуститься на землю.
— А если я не пойду? — Челси была вне себя.
Он просто играл, позволяя ей думать, что она на свободе, прекрасно зная, что в любой момент может вернуть ее обратно.
— У тебя нет выбора, — сказал он, едва взглянув на нее. — Ведь так?
— Я тебе покажу «нет выбора», — воскликнула Челси и взмахнула кнутом.
Синджин отступил на шаг и, правой рукой схватив кнут, без труда выкрутил его из ее руки.
— Снять ее, — резко приказал он Хасану.
— Тебе больше не с кем драться, — усмехнулась Челси, потирая руку, в то время как Хасан с секунду стоял в нерешительности.
— — Я, должно быть, сделал тебе больно, — произнес он, совершенно безучастно и отчужденно протягивая остаток сахара груму. — Отныне ты будешь сидеть взаперти в своей комнате. — И, пристально взглянув на нее, мягко добавил:
— Как непослушный ребенок.
Фраза эта вышла, по его мнению, не совсем удачной, потому как в это время он думал о том, как, однако, она не похожа на ребенка.., какая она женственная. А ощутив ее восхитительный запах, он даже отступил назад, как будто ища поддержки.
Челси же слезла с лошади, исходя из своих собственных соображений. Во-первых, она не хотела быть униженной в глазах Синджина, во-вторых, ей не хотелось смущать ее новых друзей-арабов. Они бы, конечно, сняли ее с лошади, так как их кодекс чести устанавливал определенные привилегии для женщины, но это поставило бы и их и ее в неловкое положение.
Они проводили Челси в комнату торжественно, как на параде.
«Она взаперти, — дошло до Челси, когда за ней захлопнулась тяжелая дверь. — Это что? Ирония судьбы, — размышляла Челси через некоторое время, изредка поглядывая на двух стражников, поставленных под окном, — или дважды жертва мужского превосходства?» Сначала отец, а теперь и муж выбрал ее заключение как форму утверждения своих прав на ее жизнь.
Естественно, что ее отец не был заинтересован ни в ее свободе, ни в свободе Синджина, но это не было оправданием того, что она была, по сути, их собственностью. К черту! Как она устала расплачиваться за свою независимость.
Можно ли ожидать от мужчины хоть каплю понимания? Ведь они вместе могли бы решить все проблемы, связанные с этой женитьбой. К тому же они уже договорились обо всем в общих чертах. Ни он, ни она не хотели этого брака. Ни тот ни другой не хотели жить под одной крышей. О главном они договорились, а уж остальное можно решить по ходу!
У нее ушло не больше минуты, чтобы обдумать, как наверняка привлечь внимание мужа. Только уж не слишком ли это по-детски? Но она тут же отогнала эту мысль и улыбнулась так же загадочно и самодовольно, как еще недавно улыбался ее муж.
Сенека и Синджин едва расположились в библиотеке за рюмочкой коньяку, как ночную тишину нарушил оглушительный грохот. Окно было открыто, и казалось, что грохот идет со всех второй, хотя вскоре источник шума был установлен.
— Женщины, — недовольно проворчал Синджин.
— Ты с ней уже переговорил? — поинтересовался Сенека.
— О чем? О ее родственниках, которые чуть не лишили меня жизни? Зачем? У нее слишком тонкая шея — могу сломать ненароком.
— Сколько ты собираешься ее здесь держать?
— Пока ее родственники не успокоятся.
— Это может и не случиться.
Синджин пожал плечами и допил содержимое своего бокала.
— Как только я буду в состоянии, я прикончу всех этих сволочей.
— — Данкэн был когда-то твоим другом.
— Был. Но узы дружбы рвутся, если их слишком сильно растянуть.
В комнате Челси продолжалось разрушение: слышался звон разбиваемой посуды и треск ломаемого дерева. Все эти звуки эхом отдавались по всему дому.
Мажордом не замедлил придти, чтобы узнать мнение Синджина по этому поводу.
— Завтра все уберите. Она к тому времени остудит свой пыл. Пусть все ложатся спать. Уже ничего не сделаешь.
Хотя сам Синджин пошел наверх после того, как один из арабов, стоявших под окном Челси, подошел к хозяину, беспокоясь, как бы госпожа не причинила себе вреда. Синджин прислушался, а потом сказал:
— Смотри, чтобы она не сбежала.
Но когда минут десять спустя на террасу с грохотом свалился туалетный столик, едва не задев одного из стражников, Синджин, вздохнув, сказал Сенеке:
— Такое впечатление, что она не собирается ждать до утра. — Наполнив свой бокал, он одним глотком выпил коньяк, неестественно тяжело вздохнул и встал. — Если я не вернусь, — произнес он, мрачно улыбаясь, — посылай подкрепление.
Синджин вошел в комнату и, захлопнув за собой дверь, с минуту стоял, наблюдая за Челси так, как будто одного его присутствия было достаточно, чтобы она подчинилась. Перламутровые пуговицы его полосатого жилета мерцали при свете свечи; замшевые бриджи казались бархатными; рубашка была белее снега; ноги в ботинках для верховой езды твердо стояли на ковре, будто у него было право так вот вызывающе смотреть на нее.
В отместку за это каменное спокойствие она запустила в него последней статуэткой. Она ударилась о стену всего в сантиметре от цели и, разлетевшись сотнями, осколков, упала на ковер.
Он даже не сдвинулся с места, хотя на скуле у него выступила капелька крови. Не сводя с нее глаз, он вытащил осколок и бросил его в кучу остальных.
— О Боже! Я очень сожалею, — произнесла Челси.
По правде говоря, она не была ни капли раздражена или разгневана, просто в подобной ситуации ей больше ничего не оставалось.
— Да уж, не помешало бы, — мягко ответил Синджин, оценивая степень разгрома. В комнате ничто не осталось нетронутым. Что не удалось сломать, было испорчено. Она даже умудрилась свернуть несколько стержней из передней спинки кровати.
— Я уже не знала, как еще привлечь твое внимание, — сказала Челси. И пока он думал, что существует несколько менее разрушительных способов, например послать записку, она добавила:
— Даже сейчас ты не особенно торопился. Наверное, ты привык уже к женским истерикам.
Он не был настолько глуп, чтобы поверить в это, хотя, откровенно говоря, одной записки было бы недостаточно. При любых обстоятельствах он с большой неохотой согласился бы поговорить с нею потому, что он совершенно не был уверен, что сможет удержать себя в руках. Соблазн отомстить ей за те изменения, которые она принесла в его жизнь, был непомерно велик. Гораздо спокойнее было вообще не встречаться с нею. Даже сейчас ему стоило немалых усилий не ударить ее.
— Ну что ж, привлекла. — Он окинул взглядом комнату, усеянную осколками стекла и обломками мебели. Затем добавил, улыбнувшись: