— Это вычтется из твоих карманных денег.
— А у меня уже есть карманные деньги?
Она сказала это так трогательно, что он поразился мысли о том, что они официально все-таки муж и жена, и любое напоминание об этом действовало ему на нервы.
— Прямо как твой папаша, — отрывисто сказал Синджин.
Слово «женитьба» и все, что с ним связано, уже буквально сидело у него в печенках, напоминая о недавней пытке; какая уж тут любовь.
— Мы можем поговорить как разумные люди о нашем.., гм.., положении?
— Нашей женитьбе, ты хочешь сказать, — он все же выдавил из себя это ненавистное слово. Челси и бровью не повела.
— Да.
Он прикинул расстояние между ними, размер комнаты — слабая защита для худенькой женщины, все еще одетой в костюм для верховой езды.
«Но даже в гневе я никогда не подниму руку на женщину», — соображал он. Даже при том, что мысль ударить ее за грехи отца казалась ему привлекательной, он не мог заставить себя сделать это.
— О чем ты хочешь поговорить? — тихо спросил он, ища глазами, куда бы сесть. Но все вокруг была или разломано или усыпано осколками, так что он остался стоять.
— Главное, сколько ты намереваешься меня здесь держать.
— Не знаю.., может, пока здоровье не позволит мне расквитаться с твоим отцом и братьями.
— Со всеми?
— Это будет зависеть от твоего отца.
— Что ты хочешь от него? И могу ли я помочь?
— Мне нужна лишь свобода, тебе с ней, кажется, тоже не особенно везет.
Он был, к сожалению, прав.
— А до тех пор я — заложница?
— Что-то вроде этого. — И тут ему пришла мысль:
«А если ребенок будет совершенно не похожим на меня, можно будет отказаться от него». Пусть для этого даже придется скупить весь Ватикан. Денег у него хватит.
— Подождем, пока родится ребенок — добавил Синджин.
Челси вдруг почувствовала необыкновенную слабость. Беременность давала о себе знать, к тому же от мысли, что придется провести в заключении столько времени, у нее перехватило дыхание.
— Тебе плохо? — Она была бледной, как бумага.
— Немного кружится голова, — прошептала она и присела на подоконник, не доверяя своим ногам.
Свежий ночной воздух немного взбодрил ее.
Когда головокружение прошло, она улыбнулась:
— Мне не стоило устраивать такой разгром. Я думала, что смогу убедить тебя и ты меня отпустишь.
— К сожалению, не могу. Пока ты здесь, твой отец не посмеет появиться. Осталось не так долго ждать.
— Больше шести месяцев, — она взглянула на него; равнодушно-отчужденно он стоял, прислонившись к двери.
— Ты не веришь, что это твой ребенок?
На секунду он задумался, как бы это помягче сказать:
— В моем положении, — наконец произнес он, — я бы хотел быть совершенно уверен. Этот ребенок мог бы стать наследником моего титула.
— Мог бы?
— Если он мой.
— А если нет?
— Мягкость мягкостью, но в то же время надо оставаться честным: я разведусь с тобой…
Она тоже была не против как-то решить все эти проблемы, но это было сказано так холодно, что она невольно обиделась. К тому же он был человеком дела.
В те времена мужчины не несли почти никакой ответственности за свой любовные похождения. Были, однако, исключения, но увлечение редко оканчивалось свадьбой. И только женщины, с которыми было о чем поговорить, могли требовать чего-либо от своих любовников. Обычно это была либо счастливая судьба, либо необыкновенная красота.
С другой стороны, любовник тоже должен быть открытым для такого рода разговора. А это значит, что он либо нуждается в деньгах, либо ниже ее по положению. Ни то ни другое Синджина не касалось.
Синджин знал, что, если только не случится чего-то из ряда вон выходящего, как в случае с графом Дамфрисским, он в полной безопасности.
— Ты не сможешь развестись со мною, — возразила она из упрямства, задетая за живое его непомерным высокомерием. Он знал, что она имела в виду, и не знал, говорила ли она правду или притворялась. На сей раз она была уверена.
— Это мы еще посмотрим.
— Опять вернулись к самому началу. Буду ли я свободной после рождения ребенка?
— Конечно.
— Даже если он унаследует твой титул?
Он не упомянул о том, что у него уже есть, сын.
Но она должна была знать об этом. Он никогда этого не скрывал.
— Конечно.
— А ребенок?
Они опять пришли к этому вопросу. К вопросу, о котором он не хотел ни думать, ни отвечать на него сейчас. Слишком много других проблем надо решить в первую очередь.
— Я не знаю, — честно, ответил он, смутившись, когда увидел, что она расплакалась.
— Прости меня, — через мгновение, глотая слезы, произнесла она. — Я так часто.., стала.., плакать… — Хотя Челси и предвидела такой ответ, она необычайно расстроилась. Ее нервы были расшатаны до того, что, казалось, любое событие выводило ее из равновесия.
— Слава Богу, ты больше ничем не кидаешься, — заметил Синджин.
— Кажется.., это уже.., прошло, — произнесла Челси, икая и вытирая слезы.
И она вдруг показалась ему такой маленькой и несчастной. Лицо еще не высохло от слез. Сидит на подоконнике и болтает ногами туда-сюда, прямо как ребенок. Он невольно смягчился.
— Ты часто плачешь?
— Боюсь, что постоянно.
Он улыбнулся этому извиняющемуся тону.
— Я бы не хотела так часто плакать. Я не, ищу сочувствия.
— А я не тот человек, у кого его можно найти, — ответил он, но взгляд его утратил прежнюю холодность, и он вдруг ни с того ни с сего сказал:
— Ты не можешь здесь спать.
Тут он на время задумался, как бы ища, что добавить к этой спонтанной реплике. И в этот момент в голове у него возникла мысль, так же неожиданно, как из-за кулис на сцене появляется актер.
Она могла бы лечь с ним.
"Почему бы и нет, — думал он, — она же его жена.
Почему бы и нет, — продолжал он размышлять, — еще раз она не забеременеет".
«Почему бы и нет, раз больше никого нет».
«Почему бы и нет, в самом деле»., — Тебе ведь нужна чистая комната, — как бы объясняя свою предыдущую реплику, сказал он.
— Я уберу все с кровати. В последнее время я могу уснуть, кажется, на чем угодно.
Он забыл о том, каким бесстрастным и.., жестоким он был все это время. Оттолкнувшись от двери, он двинулся к ней. Вечер начал принимать неожиданный оборот.