— Все для вас найдется! — заверил продавец.
— Мне нужно выгребную яму очистить, — принялся объяснять Луис. — А это вроде как в нарушение санитарных норм. Вот я и хочу ночью, чтоб мои глазастые соседи не увидели. Хотя, как знать, может, все одно увидят. Ну уж тогда мне приличного штрафа не избежать.
— Да уж, не позавидуешь вам, — покачал головой продавец. — Вам бы лучше прищепку купить, да на нос ее, пока разгребаете.
Луис рассмеялся, что, собственно, от него и ожидалось. За покупки он выложил пятьдесят восемь долларов наличными.
С тех пор, как подскочили цены на бензин, большую — «семейную» — машину использовали все реже. К тому же обнаружились кое-какие неполадки с рулем, а отдать в ремонт все некогда. Да и двух сотен жалко — дешевле вряд ли обойдется. К тому же Луис не любил лишние хлопоты. Сегодня старая развалина, этакий динозавр на колесах, очень бы пригодилась, но Луис решил не рисковать. Правда, в его легковушке мало места и лопата с киркой будут заметны. Поедет обратно в Ладлоу, непременно попадет на глаза Джаду Крандалу. А глаза у того острые. Да и ум под стать. Сразу смекнет что к чему.
А зачем, собственно, возвращаться в Ладлоу? Луис проехал через Бангор, остановился у гостиницы «Для тех, кто в пути». Она находилась рядом с аэропортом. Да и до кладбища, где покоился его сын, рукой подать. Луис отметился, как Ди Ди Рамоне, и опять заплатил за номер наличными.
Нужно вздремнуть, набраться сил. Рано поутру, как выразился кто-то из викторианских авторов, «нас ждет безумная работа, ее б хватило на всю жизнь».
Но мозг не хотел отключаться.
Не смыкая глаз, Луис валялся на неприветливой гостиничной постели, разглядывая гравюру на стене: невыносимо живописные суда в доках невыносимо живописной старой верфи близ невыносимо живописной бухты в Новой Англии. Луис не раздевался, лишь снял ботинки, выложил на тумбочку бумажник, мелочь и ключи. Руки закинул за голову, душу все еще овевал недавний смертный холодок. Сейчас для него не существует ни родных, любимых людей, ни привычных мест, ни работы. И гостиница могла бы оказаться какой угодно и где угодно: в Сан-Диего, Дулуте или Бангкоке. И он сейчас не существует ни для кого и нигде. Мелькнула молнией причудливо жуткая мысль: а ведь сына он увидит раньше, чем свой дом, раньше близких.
Снова и снова возвращался он к своему плану. Рассматривал и так, и этак, нет ли где слабинки. Он чувствовал, что разум ведет его по узкой-узкой тропе над пропастью безумия. И повсюду кругом распустили черные крылья ночные стервятники — охотники за его меркнущим разумом, золотом разгорелись их глаза. И с каждым шагом мрак все гуще и гуще.
Далеким эхом прозвучали слова Тома Раша: «О, смерть, осклизлыми руками моих колен коснулась ты… Сейчас за матерью моею пришла ты… Скоро ль мой черед?»
Безумие. Страшная бездна, черное хищное крыло, простертое над ним.
И узкая спасительная тропинка. Он еще раз восстановил в памяти все подробности своего замысла.
Сегодня около одиннадцати вечера раскопает могилу сына, извлечет тело, завернет в брезент, положит в багажник машины. Закроет гроб, восстановит могилу. Потом доедет до Ладлоу, вытащит тело сына и… совершит небольшую прогулку. Да, назовем это прогулкой…
Если Гейдж вернется, возможны два варианта. Первый: Гейдж останется прежним, может, слегка заторможенным или поглупевшим, пусть даже умственно отсталым, но все же — прежним, его и Рейчел родным сыном. Хотя и теплилась надежда, что вдруг — чего только не бывает? — вернется Гейдж целым, невредимым и душой и телом.
Вариант второй: из леса к его дому выползет страшилище. Луис допускал, что телом его сына (которое уже покинула душа) могут завладеть темные силы, злые духи, бесы.
В любом случае, он останется с сыном наедине. И тогда…
…ПОСТАВИТ ДИАГНОЗ.
Да, именно так он и поступит.
ПОСТАВЛЮ ДИАГНОЗ НЕ ТОЛЬКО ТЕЛЕСНОМУ, НО И ДУШЕВНОМУ СОСТОЯНИЮ. УЧТУ, КОНЕЧНО, ПОСЛЕДСТВИЯ НЕСЧАСТНОГО СЛУЧАЯ. У НЕГО МОЖЕТ БЫТЬ ПСИХИЧЕСКАЯ ТРАВМА, НЕЗАВИСИМО ОТ ТОГО, ПОМНИТ ОН ИЛИ ЗАБЫЛ, КАК ВСЕ ПРОИЗОШЛО. УЧТУ ОПЫТ С ЧЕРОМ, БУДУ ГОТОВ К ЗАТОРМОЖЕННЫМ РЕАКЦИЯМ. БУДУ НАБЛЮДАТЬ СЫНА ОТ СУТОК ДО ТРЕХ И РЕШУ, МОЖЕМ ЛИ МЫ ВЕРНУТЬ ЕГО В СЕМЬЮ. И ЕСЛИ ЖЕРТВЫ ПОКАЖУТСЯ МНЕ ЧРЕЗМЕРНЫМИ, ЕСЛИ ГЕЙДЖ ВЕРНЕТСЯ ТАКИМ, КАК ТИММИ БАТЕРМАН — СРЕДОТОЧИЕМ ЗЛА, — Я УБЬЮ ЕГО.
Как врач, Луис чувствовал, что способен и на такое, окажись Гейдж лишь вместилищем темных сил. И рука не дрогнет, как бы ни взывало к его милосердию это переродившееся существо. Убьет, как крысу, зараженную бубонной чумой. И никаких слез, причитаний! Или — в крайнем случае — сделает укол. У него в чемоданчике есть морфин. А назавтра ночью он отвезет бессмысленный, как кусок глины, труп обратно на кладбище и снова захоронит, разумеется, если удача улыбнется ему и во второй раз (А КТО ТЕБЕ СКАЗАЛ, ЧТО И В ПЕРВЫЙ-ТО РАЗ ПОВЕЗЕТ? — осадил он необузданное воображение). А что, если удовольствоваться Кошачьим кладбищем? Нет, сына он там не похоронит. И причин на то много. Лет этак через десять-двадцать какой-нибудь мальчуган может наткнуться на останки — чем не причина. Но важнее другая, самая простая и очевидная. Кошачье кладбище… слишком близко.
Ну а предав сына земле, он тут же вылетит в Чикаго, к семье. И ни Рейчел, ни Элли так и не узнают о неудавшемся опыте.
Однако манит и увлекает другая возможность, на которую так уповает любящее отцовское сердце. Вместе с Гейджем они (после, скажем, трехдневного «испытательного срока») уедут из дому под покровом ночи. Он захватит все документы — чтобы в Ладлоу никогда не возвращаться. Заночуют в гостинице, может, в этой же самой, где он сейчас валяется на кровати. А поутру снимет в банке все деньги (возьмет либо наличными, либо чеками на предъявителя) и вместе с Гейджем махнет куда-нибудь подальше, хотя бы во Флориду. Оттуда позвонит Рейчел, накажет ей и Элли немедленно вылетать к нему (не сообщая о месте родителям). Жену, пожалуй, удастся убедить. РЕЙЧЕЛ, ВСЕ ВОПРОСЫ ПОТОМ. НЕМЕДЛЕННО ВЫЛЕТАЙ. СЕЙЧАС ЖЕ, СИЮ ЖЕ МИНУТУ.
Скажет ей, где остановился — скорее всего в гостинице для путешественников. Так что Рейчел лучше взять машину напрокат. Он с Гейджем станет поджидать у двери. На Гейдже, пожалуй, будут лишь плавки.
И потом…
Но что ждет потом, воображение не решалось нарисовать. Луис снова вернулся к исходному пункту своего плана и принялся — в который уже раз — проверять и перепроверять. Если все сладится, нетрудно и новые документы выправить, чтобы начать жизнь заново. И никакой Ирвин Гольдман со своей жирнющей чековой книжкой их вовек не отыщет. Да, такое вполне возможно.
Смутно припомнилось и другое. Как подъезжал к Ладлоу — своему новому дому, — его одолевали неуверенность и страх, как пришла в голову шальная мысль: бросить всех и вся, уехать в Орландо, наняться врачом в диснеевский сказочный парк. А может, и не такая уж эта мысль шальная?