Все происходило слишком быстро. «Вот что случается с затворниками, когда они возвращаются в мир, — подумала я. — Черт, не надо было сюда приходить».
Извинившись, я решила прогуляться по саду, примыкавшему к принадлежавшему клубу скаковому полю. Мне было не по себе, я чувствовала себя дурой, изгнанницей, неудачницей, ненормальной. Такое часто случалось со мной в детстве, когда высокий рост и заикание мешали моему общению с мальчиками.
Тишина и покой сада, напоенный ароматами воздух позволили немного расслабиться. Так-то лучше.
— «Расставанье с надеждой, нет горше прощанья… но любовь ты можешь обрести…»
Мои слова. Кто-то прошептал их у меня за спиной, и я круто повернулась на голос.
Передо мной стоял Уилл Шеппард.
Я вздрогнула.
Я сделала шаг назад, но не очень большой. Странно, но в этом чудесном саду при свете дня он не показался ни таким уж отвратительным, ни опасным.
— Прошу извинить за то, что нарушил ваше уединение, но мне хотелось бы узнать, чем я обязан столь холодному приему, который вы оказали мне, когда я принес вашу дочь.
Моему удивлению не было предела. Ну не может же он быть настолько туп.
— Вы действительно ничего не помните?
Он покачал головой, и солнце заиграло в белокурых вьющихся прядях.
— Не представляю, о чем вы говорите. Расскажите. Пожалуйста.
— Костюмированный бал у Тревелинов в Лондоне. Вы предложили мне отправиться с вами домой. Вы изъявили желание… быть со мной. Вели себя очень грубо. Даже нет, гораздо хуже, чем грубо.
— Не по… — Он остановился и хлопнул себя по лбу. Лицо залилось краской. — О Боже… Вот черт. Вам придется простить меня. Я был пьян и, возможно, перебрал с наркотиками. В общем, полный идиот.
— Вы были отвратительны, — добавила я. — Так что не забывайте об этом. Приятно было увидеться. Прощайте.
Я повернулась и пошла к клубу.
Он бросился за мной.
— Но сейчас я не пьян, не под кайфом и лишь немного идиот. Пожалуйста, поговорите со мной. Это очень важно. Для меня. Пожалуйста. Думаю, что смогу объяснить свое поведение.
— Но есть ли у меня желание слушать?
— Справедливо. Конечно, я получил по заслугам, но, повторяю, я действительно почти ничего не помню.
Несколько секунд я молча смотрела на него. На нем был слегка помятый льняной костюм. Волосы отливали золотом. Надо признать, Уилл Шеппард был красивым мужчиной.
— Я лишь хочу сказать, — с искренностью, в подлинность которой мне не хотелось верить, продолжал он, — что для меня, как и для многих, вы настоящее вдохновение. Когда вы пели на концерте в честь королевы, мне казалось, что вы поете для меня. Знаю, это не так, но такое у меня было чувство. Вы тронули меня, и за это я очень вам благодарен.
Я невольно повернулась к нему.
— О какой песне вы говорите? О «Расставании с надеждами»?
— О ней и о других. Мне ведь нравятся все, ну по крайней мере большинство. У меня тогда был трудный период, настоящая черная полоса. Вы напомнили мне о том, что жизнь не кончается, если теряешь любовь. Что ее можно обрести заново.
— Да. И что? Обрели? — спросила я.
На его лице появилось грустное выражение, и я вдруг подумала, что он ведь тоже человек.
— Нет, боюсь, что нет. Слишком многое испорчено. Да и после провала в Рио…
— А что случилось в Рио?
Впервые за время разговора он улыбнулся. Это было что-то.
— Вы серьезно ничего не знаете?
— Боюсь, что нет. В тот раз, на балу у Тревелинов, я уже говорила, что не отношусь к поклонникам спорта. У меня нет альбома с вырезками из газет, посвященными вашим достижениям. В кухне у нас стоит кружка из «Макдоналдса» с Майклом Джорданом, и это, пожалуй, единственный экземпляр нашей спортивной коллекции.
— Ну и слава Богу, — сказал он.
Улыбка немного потускнела, но все же осталась на лице.
Некоторое время мы оба молчали. «Он застенчив, пожалуй, даже робок, — подумала я. — Не знает, что еще сказать, не находит темы для продолжения разговора».
«Господи, Мэгги, не начинай все сначала. Даже не думай. Тебе только этого сейчас не хватает».
— Мне пора возвращаться. Извините, но меня ждут.
— Надеюсь, с тем, кто вас ждет, ничего не случится, верно? Давайте просто немного прогуляемся, хорошо? Обещаю вести себя примерно, как и подобает отставному джентльмену.
Я замялась, не найдя что ответить.
— Мне уже пора. Видите ли…
— Не уходите. Пожалуйста. Знаете, вчера за обедом мы как раз о вас и говорили. Уинни Лоуренс, Джул и я.
— Вот как?
— Да. Они рассказали о Патрике О'Мэлли. Мне очень жаль.
— Это было ужасно.
У меня не было ни малейшего желания развивать тему.
Мы пошли по дорожке, обсаженной соснами, и я с удивлением поймала себя на том, что говорю с ним о самых неожиданных вещах: старой железнодорожной ветке Гарл-Ривер (Уилл оказался знатоком по части железных дорог); о том, насколько Уэстчестер не похож на сельскую Англию; о последнем романе Джеффри Арчера, который мы оба недавно прочли. Уилл вел себя очень корректно, точно школьник с учительницей, и я почувствовала, что ко мне возвращается прежняя застенчивость.
Уилл был очень мил и делал все, чтобы не испортить это впечатление; к тому же, что скрывать, находиться в компании такого красивого мужчины приятно любой женщине.
Взрыв смеха, аплодисменты… Я и не заметила, как мы вернулись к лужайке перед клубом, и посмотрела на часы.
— Невероятно. Мы проговорили более часа. Мне и впрямь надо идти. Сегодня моя очередь готовить. Мне очень жаль, Уилл.
— А вот я нисколько не жалею. Видите ли, сегодня я здесь в качестве почетного гостя. Прощальная вечеринка. Так что мне тоже надо идти.
Прежде чем расстаться, он на секунду взял меня за руку, осторожно притронувшись к локтю, и тут же отпустил.
— Мне это было нужно. Господи, уже и не помню, когда я с кем-нибудь так разговаривал.
— Я тоже, — вырвалось у меня. — Вот видите, мы обменялись секретами.
— Мы могли бы увидеться еще как-нибудь? Я действительно не такой жуткий тип, каким вы меня вообразили.
Я предполагала, что он задаст этот вопрос, и уже приготовила ответ.
— Боюсь, что нет. Для меня это слишком рано.
— Конечно, вы правы. Кроме того, на свете много мужчин, с которыми куда интереснее, чем с бывшим футболистом.
Мне нравилось, что он так говорит о себе, но не было ли сие умаление собственного достоинства частью ритуала обольщения? Ему, наверное, нелегко. Оставить любимое занятие в таком возрасте. Как бы я себя чувствовала, если бы мне пришлось отказаться от пения?