Советники герцога, бейлиф и управляющий, согласно закивали.
— Их нужно атаковать, — прохрипел бейлиф. — Немедленно. Я знаю сервов. Смелости им хватит до первого звона оружия, а решимость улетучится, как только они протрезвеют.
— Пока, однако, она только крепнет, — возразил Даниель. — Шут подарил им надежду, и его присутствие поднимает их дух. К тому же численный перевес за ними. И не маленький, в три раза.
— Но у нас есть конница и арбалеты, — напомнил Болдуин. — У них же все вооружение — лишь лопаты, мотыги да деревянные щиты.
— Если мы нападем на них в лесу, — сказал Даниель, — все наше преимущество сойдет на нет. Какая польза от арбалетов в густой чаще? Ваших людей постигнет та же участь, что и рыцарей Стефена. К тому же шут владеет копьем, которое придает им смелости.
— Кастелян прав, мой повелитель, — согласился управляющий. — Даже если вы победите, каждый из убитых превратится в героя. Нужно выслушать их требования. Рассмотреть их. Не спеша. Пообещать что-то, если они разойдутся по домам и вернутся на поля.
— Ты умен, — усмехнулся герцог. — Сервы не способны к длительной осаде. Им быстро наскучит сидеть без дела да еще с пустыми животами.
Советники закивали, соглашаясь с таким заключением.
— Не забывайте, мой господин, — вставил Даниель, — что у шута есть копье. Они верят в его чудодейственную силу.
— Копье будет в Трейле еще до окончания переговоров, — твердо ответил герцог. — Они отдадут его за мешок зерна. И шута тоже выдадут. Я насажу его голову на острие копья и украшу им свою ванную.
— Я лишь хочу сказать, — не умолкал кастелян, — что исход осады трудно предопределить и…
Болдуин медленно поднялся, обогнул стол и, подойдя к кастеляну, положил руки ему на плечи.
— Идем. — Герцог кивнул в сторону камина. — На пару слов без посторонних.
В горле Даниеля как будто застрял комок. Не слишком ли далеко он зашел? Не вызвал ли гнев того, кому поклялся служить верой и правдой?
Они отошли в сторону и остановились. Кастелян почувствовал, как пальцы герцога сжали его плечо. Неожиданно Болдуин улыбнулся.
— Неужели ты думаешь, что я сяду за один стол с каким-то шутом, поднявшим против меня бунт? Если я поступлю так, то выставлю себя на посмешище перед всей Францией. Я уже связался с кузеном, и он высылает сюда свои войска. Пусть эти глупцы начинают осаду. Мы будем есть мясо, а они собирать и варить ботву. Когда подойдет подкрепление, я открою ворота, и мы раздавим их. И тебе, Даниель, придется позаботиться о том, чтобы никто из этого жалкого, презренного сброда не ушел отсюда живым.
Они стояли так близко от огня, что Даниель уже чувствовал на себе его безжалостный жар и опасался, как бы пламя не перекинулось на одежду.
— Моя власть здесь прочна, и ей никто не угрожает. Тем более какое-то подлое отродье. Ну, кастелян, как тебе мой план?
Даниель перевел дух. Гулко стучало сердце, и во рту было сухо, как после пожара. Он посмотрел в глаза своему господину, но увидел только темные бездонные дыры.
— Прекрасный план, сир.
Вечером следующего дня у ворот Трейля, когда они уже начали закрываться, остановился купец-еврей с плотно набитым мешком за спиной.
Одетый в темный длинный плащ, с потертым шарфом на шее и шапочкой на голове, он держал в руке дорожный посох. С ним была скромно одетая молодая жена, волосы которой скрывал черный платок.
— Пошевеливайтесь, жиды, — рыкнул страж. Охранявшие вход солдаты в похожих на котелки шлемах спешили, а потому загоняли припозднившихся путников, как быков в сарай. — Откуда идете?
— С юга. — Я выглянул из-под капюшона. — Из Русильона.
— Что в мешке?
Он ткнул в него кулаком.
— Оливковое масло, сковороды и новый прибор под названием вилка. Ею пользуются, когда едят мясо. Хочешь посмотреть? Все просто. Накалываешь на нее кусок мяса…
— Я вот сейчас тебя на нее наколю! Так говоришь, из Русильона? Что видели по пути? У нас говорят, что в лесах полным-полно бунтовщиков.
— На востоке, может быть. — Я пожал плечами. — Но на юге только белки. Да итальяшки. В любом случае это не наша забота.
— Да уж, вас ничто не заботит, кроме прибыли. Ладно, проходите.
Он грубо толкнул нас вперед.
Оказавшись внутри, мы обратили внимание на лежащие у каменных стен толстые бревна, которыми на ночь, опасаясь штурма, подпирали ворота. Я огляделся. Число солдат в башнях и у бойниц значительно увеличилось. Они были вооружены арбалетами и копьями и настороженно посматривали на восток.
— Идем.
Я подмигнул Эмили.
Мы стали подниматься по склону холма к центру города и замку Болдуина. Тут и там мелькали конники. Копыта гулко цокали по мостовой. К стенам тащили тележки, груженные камнями и щитами. Город спешно готовился к обороне. В воздухе стоял резкий, сернокислый запах.
— Здесь… сюда.
Мы вышли на рыночную улицу. Мясники и пекари еще торговали, привлекая к себе рои мух, но большинство лавок уже закрылись на ночь.
Торговый квартал отличался от других тем, что здесь стояли не только деревянные лачуги, но и крепкие каменные дома с железными воротами и крохотными двориками за ними. Повсюду ощущался неистребимый запах горящего жира.
Я остановился перед двухэтажным строением с украшенными изящным орнаментом воротами.
— Вот и пришли.
Я постучал. Изнутри донесся слегка приглушенный голос. Дверь приоткрылась. В щель выглянуло знакомое лицо.
— Мы прошли далекий путь. Нам сказали, что здесь можно найти друзей.
— Друзей вы найдете, — ответил мужчина. — Но кто направил вас сюда?
— Два человека в лесу.
Брови хозяина поползли вверх.
— Одного звали Коротышкой. Я спросил, в какой позе была мать, когда лепили такого урода.
В черной бороде блеснули белые зубы. Глаза заулыбались.
— Ну же, Жофрей. — Я снял шапку. — Неужели так трудно узнать шута?
Лицо торговца, жизнь которого я спас когда-то на дороге в Трейль, расплылось в широкой улыбке. Он крепко обнял меня, а потом, отступив в сторону, пригласил нас с Эмили в дом.
— Вот что я тебе скажу, — рассмеялся Жофрей, — впервые вижу рыжего еврея.
— Это потому, что мы едим свинину.
Мы снова обнялись, как старые друзья, я поставил в угол посох и расстегнул плащ.
— Познакомься, это Эмили. А это Жофрей, который однажды помог мне спастись от смерти.
— Но только еще раньше, — добавил хозяин, — Хью спас меня от того же. И не только меня. Нас.