Да, все это было чудовищной нелепостью, и тем не менее Анжелика почувствовала себя обеспокоенной. Еще когда она увидела, как шарахнулись от ее подарка оба знатных канадца, у нее сразу появилось предчувствие, что все это очень серьезно. Она отнюдь не самообольщалась. Слухи о видении монахини дошли уже до нее раньше. Ей намекнул на это Никола Перро, когда вернулся в Вапассу. Она догадывалась, что у канадцев может появиться искушение сделать сравнения. Но она не ожидала, что дело примет столь крутой оборот.
И вот теперь она начинала понимать, что происходит. Зверь вышел на охоту. Она слышала его тяжелую поступь…
Инквизиция!
Чудовище, которое поджидало ее в Америке, не было столь необузданно, как в Старом Свете, но вместе с тем это был тот же самый враг и даже, возможно, еще более злобный и опасный. Потому что для нее не было тайной, что на территории испанских колоний инквизиция беспрестанно устраивала самые жестокие аутодафе, какие только помнит человечество. На них массами сжигали индейцев, которые не пожелали подчиниться католической церкви.
Там, во Франции, Анжелику преследовали, потому что она была молода, красива, любима и мужественна, потому что она не походила на других. Здесь ей в лицо хотят бросить обвинение в том, что она демон… как некогда кричали Пейраку: колдун…
Здесь, в Америке, все откровеннее. Страсти здесь обострены, все рубится с плеча. Она должна, обязательно должна что-то противопоставить этому мифу, опровергнуть его, победить, она должна защищать себя так, как если бы перед ней и впрямь был какой-то злой дух, который проскользнул в ее дом. Ведь со злыми духами тоже надо уметь бороться.
— Извините меня, мессир де Ломени, — сказала она, стараясь выглядеть спокойной, но голос ее все-таки дрогнул. — Не станете же вы утверждать, что кто-то из влиятельных господ в Квебеке, занимающих ведущее положение в обществе, верит в эту выдумку, всерьез верит, что я могла бы быть… воплощением этого демона, пришествие которого в Акадию предсказывают?..
— Увы! Все обвиняют вас! — с жестом отчаяния вскричал де Ломени. — Приплыв к нашим берегам, вы высадились как раз в том самом месте, где, как удалось установить, являлось видение. Вы были верхом на лошади и проезжали как раз через те места, которым, по словам монахини, угрожает демон… И вы… вы очень красивы, сударыня. Все, кто видел вас, могут подтвердить это… Вот почему монсеньор епископ счел своим долгом заранее собрать сведения…
— Но не хотите же вы сказать, что высшие церковные власти придают значение этим пересудам… и в особенности такому их толкованию! — воскликнула Анжелика.
— Именно так, сударыня, именно так! Рапорты отца д'Оржеваля и брата Марка, францисканца-реформиста, что живет на реке Сен-Жан, не могли не заставить задуматься монсеньора епископа. Более того, капеллан монастыря урсулинок в Квебеке мессир де Жорра свидетельствует об умственной святости и уравновешенности сестры Мадлен, духовником которой он является долгие годы. Да и отец Мобеж, глава иезуитов, тоже убежден, что ваше появление у нас есть неопровержимый знак предвещанных бедствий…
У Анжелики от ужаса расширились глаза.
— Но почему? — вскричала она. — Почему все эти святые отцы против меня?
Жоффрей де Пейрак, возвращаясь из мастерской, как раз в этот самый момент вошел в залу и услышал ее крик. Этот крик прозвучал для него как протест оскорбленной Женщины. Оскорбленной, отвергнутой вот уже много веков.
— Почему?.. Почему они против меня?
Он остался в тени, он не бросился ей на помощь. Она должна защищаться сама.
Сколько веков длится неприятие женщины женоненавистнической церковью, и вот пришло время вырваться этому крику. И справедливо, что он вырывался из уст самой прекрасной, самой истинной Женщины, которую когда-либо рождала земля.
Он застыл, никем не замеченный, издали с гордостью, с глубокой нежностью глядя на нее, такую прекрасную в своем потрясении и негодовании, которое постепенно охватывало ее и от которого у нее порозовели щеки, а зеленые глаза заблестели.
Лишь один барон д'Арребу заметил присутствие графа де Пейрака. Он увидел или, вернее даже, только догадался, что тот улыбается, глядя на Анжелику, и жгучая ревность перевернула его сердце.
«Этот Пейрак владеет сокровищем, и он знает это, — подумал он. — Да, знает… А вот моя жена не принадлежала мне никогда…»
Губы его желчно искривились, сердце наполнилось ядом, и ему вдруг захотелось изрыгнуть всю свою ненависть, грубыми изобличающими словами сокрушить эту триумфальную любовь. Но он сознавал, что грязный поток его слов вынесет на поверхность нечистые мысли, что переполняли его. И он промолчал.
А граф де Ломени мужественно и добросовестно продолжал свою миссию. Он вытащил из камзола сложенный листок и, явно страдая, развернул его.
— Здесь у меня, сударыня, записано все пророчество в точных выражениях. Некоторые описания пейзажа очень волнующи. Недавно отец Марк, духовник мессира де Вовенара, абсолютно точно определил место, где вы недавно высадились, вы, сударыня, и мессир де Пейрак…
Анжелика, недолго думая, вырвала у него листок и принялась читать его…
Одержимая сначала описывала место, куда она была перенесена во сне…
«Я сидела на берегу моря. Деревья подступали почти к самой воде… Песок отсвечивал розовым… Слева от меня на берегу небольшой бухты возвышался деревянный пост с высоким палисадом и башня с флагом… По всей бухте, словно уснувшие чудища, были разбросаны многочисленные островки…
В глубине ее под прибрежной скалой виднелся дом из светлого дерева… У причала на якоре качались два корабля… На другом берегу бухты, на расстоянии примерно одной или двух миль, находился еще один поселок — несколько хижин, вокруг которых росли розы… Я сидела у моря и внимала крикам чаек и бакланов…»
Сердце Анжелики лихорадочно забилось. Позднее, не раз возвращаясь мыслями к пророчеству монахини, она упрекнет себя за то, что поддалась тогда волнению, ибо, начиная именно с этих строк, она могла бы при чтении заметить детали, которые позволили бы тут же опровергнуть предъявленное ей обвинение. Но она была слишком поражена удивительно точным, уверенным описанием Голдсборо, и бессильный гнев заслонил в эту минуту все остальные чувства.
«…Вдруг какая-то женщина неописуемой красоты поднялась из пучины моря, и меня сразу же осенило, что это демон в женском обличье. Какое-то время она словно парила над водой, в которой отражалось ее тело, и было непереносимо смотреть на нее, потому что это женское тело… И я поняла, что это воплощение демона греха, символ греховодницы, как я представляю ее себе… Вдруг из-за горизонта появилось еще какое-то существо, которое я поначалу приняла за другого демона; оно приблизилось быстрым галопом, и тут я разглядела, что это единорог — его длинный бивень сверкал в лучах заходящего солнца, словно кристалл. Женщина-демон села на него верхом и устремилась вперед.