Анжелика проснулась на исходе ночи и, отдохнувшая, с огромным ликованием в душе, прислушалась к тому, как на дворе шумит дождь и зловеще завывает ветер. На черных балках низкого потолка играли тени. Она лежала на полу, среди других укрытых тел, и громкий храп спящих вокруг людей оглушал ее со всех четырех сторон. И еще она была убеждена, что слышит за перегородкой хрюканье свиньи. Свинья! Какая прелесть!.. Здесь, в этом пристанище, есть свинья, которую они зарежут в сочельник! И есть одеяла и ром! Что же нужно еще?
Анжелика немного приподняла голову — она показалась ей и тяжелой и легкой одновременно, — увидела всех этих людей, спящих, тесно прижавшись друг к другу, и в углу около очага — сгорбившегося Куасси-Ба, который, словно ангелхранитель,бодрствовал надними,поддерживая огонь.
Было жарко, почти непереносимо жарко. Но Анжелика наслаждалась этим теплом, как наслаждаются пищей после продолжительного голода, когда ешь, ешь и кажется, что никогда не насытишься.
И радость ярким пламенем полыхала в глубине сердца Анжелики. Жгучий ром с островов, несомненно, сыграл тут не последнюю роль.
Все это напомнило ей Париж, Двор чудес. Братское содружество отверженных, проклятых… Но нет, разве можно сравнивать, ведь здесь все озарено присутствием того, кого она любит, и со всеми этими людьми их объединила не нищета и неудача, а общее дело, тайное и грандиозное, которое по силам только им одним, только они могли взвалить его на свои плечи и довести до благополучного конца. Да, Вапассу — лишь начало, а отнюдь не конец.
Это даже хорошо, что Катарунка больше нет. Она полюбит Вапассу. Катарунк был обречен на трагедию. И правильно, что его сожгли дотла и оставили там черное пепелище. В Катарунке ее будоражили тревожные сны. Здесь она будет спать спокойно. Чтобы добраться до Вапассу, нужно пройти через множество узких ущелий, преодолеть столько же окружающих обледеневшие лощины скалистых гребней, в теле которых тысячелетиями покоятся золото и серебро, о чем никто не подозревает. Индейская тропа в Аппалачах проходила поблизости, но индейцы, что изредка пользовались ею, даже и не помышляли о том, чтобы остановиться в этих местах, и торопились пройти мимо, напуганные чернотой отвесных скал и каким-то суровым выражением одиночества, начертанным на их челе. Кто отважится, тем более зимой, пересечь высокие заснеженные отроги, охраняющие долину, где цепью протянулись три озера?
Под полуприкрытыми веками Анжелики проносились видения, и одни снова и снова наполняли ее глубоким чувством, а от других на глаза ее даже набегали слезы: Жоффрей де Пейрак, вырисовывающийся на фоне штормового неба, несет на руках Онорину; Флоримон и Кантор, согнувшиеся под тяжестью сидящих у них на плечах детей, спотыкаясь, бредут по грязи; Жан протягивает стакан водки закоченевшему старому часовщику; Малапрад растирает холодные как лед ноги Эльвиры, чтобы согреть ее… А теперь… Боже! Как жарко!.. Анжелика высвободила из-под меха руку и приподнялась.
Жоффрей де Пейрак спал рядом с нею. И тут в одно мгновение она вспомнила все. Это он вчера вечером закутал ее в мех и уложил здесь, это он прилег последним, чтобы немного отдохнуть. Сейчас он лежал неподвижно, словно мраморное изваяние, сильный и безмятежный. Он снова, в который уже раз, одержал победу над войной, над смертью, над стихией и теперь набирался сил, чтобы лицом к лицу встретить новый день.
Она смотрела на него со страстью.
Запах руды, который, как она сразу уловила, исходил от одежды четверых хозяев этой лачуги, впитавшийся в их покрасневшие, натруженные ладони с въевшимся в кожу порохом и каменной пылью, этот необыкновенный ладан, пронизавший здесь все, — как напоминал он то, что в те далекие годы окружало Жоффрея де Пейрака, словно какая-то хрупкая и глубоко личная тайна. Нет, она не знала его до конца. Она постигала его понемногу. Граф де Пейрак, покорявший своими празднествами Тулузу, граф де Пейрак, ведущий в бурю корабль, граф де Пейрак, смело выступающий против королей и султанов, — да, все это был он…
Но кроме того, что он был воин и дворянин, он был ученый, и он многое таил в себе, не имея возможности высказать свои мысли, потому что никто из современников не мог понять его. Это был человек, преданный рудничному делу, первой науке, которая, раскрывая невидимые и неуловимые тайны, объясняет детство мироздания… Здесь, в Вапассу, он проник в свое царство — в недра земли, где дремлет золото и серебро. Теперь уже Анжелика ясно видела, хотя бы по тому, как он спит, что здесь ему будет лучше, чем в Катарунке. А спал он так глубоко, так отрешенно от всего, что его окружало, даже от нее, что она осмелилась протянуть к нему руку и с материнской лаской погладить его израненную щеку.
Оба плотника целыми днями не покидали свою яму. С утра до вечера они распиливали на доски бревна, один — взобравшись на бревно, другой — стоя в яме; они без устали орудовали огромной пилой.
Несколько мужчин валили деревья, рубили ветки, обтесывали стволы. Тополь
— для внутренних стен и перегородок, темный дуб — для наружных и крепостных стен, пихта — для сточных канав, мебели, дранки на крышу. Спешно увеличивали, надстраивали убогое жилище. Прежде всего вдвое удлинили комнату, сделав из нее большую залу, к ней присоединили еще одну комнату, тоже большую, предназначенную для супругов Жонас и Эльвиры с детьми. Маленький чулан, вырубленный в скале и потому расположенный несколько выше остального помещения, освободили от инструментов и бочек, и теперь там готовили комнату для графа де Пейрака и его жены: прорубили окно и сложили из валунов очаг, который должен был соединиться боковым дымоходом с камином в зале.
У входа пристроили новый чулан для хранения провизии, к тому же это промежуточное помещение послужит для защиты жилых комнат от холодного воздуха, и будет легче поддерживать в них тепло. Граф де Пейрак приказал вырубить в скале погреб для хранения напитков, соорудить конюшню для лошадей, сарай для дров. Эхо разносило по округе стук топоров, удары молотка, монотонную песнь повизгивающей пилы, грохот досок и балок, которые укладывали в штабеля.
Был день, когда все строение оказалось без крыши, под открытым небом, и они снова расположились лагерем на лугу, как во время пути, а вокруг них в тростниках квакали лягушки и покрякивали утки.
К счастью, небо снова стало ясным.
Предсказание канадских авгуров сбывалось: последние дни октября и первые дни ноября выдались на удивление сухими и восхитительно теплыми. Только ночи были холодные, и иногда под утро изморозь делала горы серебристо-голубыми.
Не прошло и дня после их прихода, как Анжелика убедилась, что первое ее впечатление о Вапассу подтверждается. Вапассу был местом потаенным, расположенным в стороне от прохожих троп, местом, куда и индейцы и французы остерегались совать нос. Значит, самое важное теперь — вовремя подготовиться к зиме. Запасы провизии, имевшиеся в Вапассу, за исключением маиса и свиньи, которую здесь откормили за лето, были почти на исходе; четверо рудокопов как раз готовились спуститься в Катарунк, когда к ним прибыли неожиданные гости. Катарунк больше не существовал, и две с половиной дюжины людей, да к тому же еще пара лошадей, должны будут пережить зиму на берегу Серебряного озера.