— Да почему же?
— За окнами враждебный мир, — объяснила Бронте и неопределенно взмахнула рукой. — О, да у вас безбрежный бассейн!
Бронте быстро переменила тему разговора, обратив внимание на поблескивающую поверхность воды.
— Приходите как-нибудь поплавать, — предложил ей Стивен.
Горячий поток, исходящий из его глаз, пронзил ее.
— Ваш дом не мог бы сильнее отличаться от дома Кристины.
— Разве это так удивительно?
Он упорно придвигался все ближе.
— Так, просто реплика. Вы нанимали архитектора?
— Я сам разрабатывал планы. Но их просмотрел мой друг, настоящий архитектор. И он внес не так уж много поправок. Вы бы назвали это сотрудничеством.
— Жалко, что вам не удалось осуществить свою мечту, сказала Бронте, чувствуя, что ее как бы подтягивают к Стивену невидимые пальцы.
— Мне скоро тридцать, и я считаю, это поразительно, что я не смог. В семнадцать лет я был еще мальчишкой. И заступил за черту.
— Я понимаю, что это означает, — кисло улыбаясь, заметила Бронте. — Для меня это звучит как признание своих промахов.
Разговор шел на приглушенных тонах, но атмосфера накалилась настолько, что тишина могла расколоться, как стекло, в любое мгновение. Бронте попыталась сосредоточить внимание на деталях интерьера, на тканях, на полированных каменных поверхностях, на обширных застекленных окнах, не была в состоянии воспринять что-либо, кроме того, что Стивен стоит в каких-то нескольких футах от нее и вполне может сломить ее сопротивление.
Виновата только она сама. Она шла сюда с открытыми глазами. И в ее власти было держаться подальше. Она повернула голову к Стивену, и ее сапфировые глаза сверкнули.
— Я была бы рада побывать здесь в другой раз. При свете дня.
Она намеревалась сказать это прежним, небрежным тоном, но хаос эмоций захлестнул ее настолько, что это было непросто.
— Я почти слышу, как колотится ваше сердце, — мягко сказал Стивен. — Это нормально, Бронте. Я не прошу у вас ничего, что бы вы не захотели мне дать.
— Пожалуй, я этому не верю.
Она глотнула, хотя в горле у нее пересохло. Необходимо держать большую дистанцию. Она деликатно отступила в сторону. Разговор с Кристиной тяжким грузом лег на ее мозг.
— Да из-за чего вы нервничаете? — спросил Стивен. — Мы же с вами не на свидании.
— Я просто подумала, что хотела бы оказаться в более безопасном месте, и как можно скорее, — ответила Бронте. — Может быть, это и не свидание, но мы танцевали друг с другом весь вечер.
— А если нас связывает особое родство?
Неожиданно он взял ее за руку.
Бронте, против собственной воли, заглянула в глубь его глаз.
— Возможно. Но могу вас заверить, у меня на уме не секс.
— Зато у меня — наоборот.
Его голос, глубокий, тихий, слегка усталый, приблизился к ней. — Вы бросаете мне вызов, Бронте. Но мне это нравится.
Он медленно развернул ее к себе, и краска на ее щеках отразила пылающее в ее крови пламя.
Она хотела заговорить. И умолкла. Едва ли у нее есть иной выбор, нежели уступить жаркому и страстному желанию.
— Мне нравится запах ваших духов, — прошептал Стивен, наклоняясь, чтобы поцеловать чувствительную кожу за ее ухом. — Что это?
— Это я. Бронте Макалистер, — шепотом ответила она, неуверенно пытаясь отстраниться. — И чуть-чуть гардении.
— Это прекрасно. Вы прекрасны. Поцелуйте меня, Бронте Макалистер.
Гусиные пупырышки покрыли ее кожу. Ее окутало чувственное облако.
— Вы действительно настолько этого хотите?
— Да, — выдохнул Стивен.
— Только один раз.
Она встала на цыпочки и прильнула к нему. Их губы соприкоснулись.
Это продолжалось одно кратчайшее мгновение. Волны желания пронизали ее, когда она почувствовала на губах нежнейшие прикосновения его языка. Он осторожно приоткрыл ее губы. Он пробовал ее на вкус, гладя кончиком языка ее фарфоровые зубы. Она чувствовала, как набухают ее груди, как болезненно твердеют ее соски.
Он притянул ее к себе, отдавая себе отчет в том, насколько она возбуждена. И ответил ей в полной мере. А поцелуй все длился. Бронте не знала, сколько прошло времени. И ей не было до этого дела. Это был восторг. Не прибегая к малейшему давлению, он вызывал ее эмоциональный отклик. Бронте прервала поцелуй, чтобы сделать вдох, жадно вдохнуть воздух, но язык Стивена продолжил свое чувственное путешествие по ее подбородку, по ямочке на горле.
— Бронте, не отстраняйся, — прошептал он, когда она попробовала отодвинуться. — Пожалуйста... Не надо!
Это волнение, почти мука в его голосе, едва не заставило его разрыдаться. Облако нереальности. Сновидение. Ее зовущие стоны были хорошо слышны в мрачном полумраке комнаты. И ровно дышать уже невозможно. Да, вот об этом она мечтала всю жизнь и все-таки выговорила:
— Стивен, нам нужно уходить.
— Я знаю.
Он чувствовал, что теряет самоконтроль, но продолжал целовать ее. Ее лицо, ее горло, ямка на нем, ключица, тугие груди, прикрытые низким лифом. И желание, не сравнимое ни с чем, что ему доводилось испытывать до сих пор, взяло его в свои тиски.
Она слишком испугана поцелуями, обжигающими ее рот.
Ее ноги дрожат так, что она вот-вот потеряет равновесие. Ей необходимо припасть к нему, чтобы их бедра соединились, а ноги раздвинулись, и она смогла бы прижаться к нему, ощущая на себе силу его возбуждения.
— Это ничего не решит.
Пусть так, все равно стоило этой минуте случиться.
— Что вы хотите решать?
Он слегка отстранил ее, чтобы заглянуть ей в глаза.
— Я превратила свою жизнь в настоящий хаос. Бизнес и удовольствие не сочетаются.
— С тобой они сочетаются прекрасно.
Он говорил теперь хриплым шепотом.
Прикосновение его губ было ошеломляющим. Бронте застонала от наслаждения и подумала, что это похоже на воздействие мощного стимулятора. Звуки ушли. Ушло все, кроме ощущения. Его рука легла на ее грудь, ощупала ее сквозь тонкую ткань, приподняла ее. А другая рука скользнула за ее спину и принялась исследовать изгибы ее тела. Бронте понимала, к чему все это должно привести, но чувствовала себя не в силах положить этому конец. Ей захотелось полного самозабвения, лечь с ним в постель, где он утолит ее голод. Пуст его губы и руки прикасаются к ее обнаженной коже. Пусть он заполнит ее. Заполнит поселившуюся в ней бездонную эмоциональную пустоту.
— Бронте, ты плачешь?
Он заботливо приподнял ее лицо. И Бронте взглянула в глаза опасности, требующей, чтобы она позволила ему делать с собой все, что ему заблагорассудится.