— Как ее зовут? — спросила Ки, оглядывая собачку со всех сторон. — Как зовут собатьку, Майк?
Я ответил без запинки:
— Стрикленд.
И тут же подумал, что это имя озадачит Ки, но она только еще больше оживилась.
— Стикен! — Собачка запрыгала по коробке. — Стикен! Стикен! Мою собатьку зовут Стикен.
— Кто такой Стрикленд? — с улыбкой спросила Мэтти. Она уже начала разворачивать гамбургер.
— Персонаж из одной книги. — Я наблюдал, как Ки играет с собачкой. — Плод писательского воображения.
* * *
— Мой дедушка умей, — сообщила Ки пять минут спустя.
Мы все еще сидели за столиком, но с едой уже почти покончили. Стрикленд, набивной песик, охранял остатки жареного картофеля. И оглядывал людей, прогуливающихся, сидящих за столиками и на траве, и думал, нет ли среди них жителей Тэ-Эр, которые следят за нами во все глаза и ждут не дождутся, чтобы рассказать об увиденном дома. Никого из знакомых я не заметил, но ведь в Тэ-Эр я и раньше-то знал далеко не всех, а в последние годы вообще не приезжал к озеру.
Мэтти озабоченно поглядела на Ки, но я решил, что беспокоиться не о чем: ребенок сообщал новость, а не горевал.
— Я знаю.
— Дедушка был отень стаенький. — Ки пухлыми пальчиками взяла два картофельных столбика и отправила в рот. — Он сейчас с Иисусом Хьистом. Нам много говойили об Иисусе Хьисте в Эл-би-ша.
«Да, Ки, — подумал я, — твой дед, должно быть, учит Иисуса Христа, как пользоваться программой „Пиксель-изл“, и интересуется, нет ли у него под рукой блудницы».
— Иисус Хьистос ходил по воде и пьевьасял вино в макайоны.
— Да, что-то такое он делал. Грустно, когда люди умирают, правда?
— Будет гьюстно, если умьот Мэтти, будет гьюстно, если умьошь ты, а дедушка был отень стаеньким. — Она говорила так, словно хотела объяснить очевидное. — На небесах его вылетят.
— Ты правильно все понимаешь, детка.
Мэтти поправила резинки на хвостиках Ки. В лучах заходящего солнца ее загар как-то по-особому оттеняла белизна платья, которое она наверняка купила на распродаже, и в этот момент я осознал, что люблю ее. И мысль эта неприятия у меня не вызвала.
— Я скутяю по седой нанни, — продолжила Ки. Вот тут на ее лице проступила печаль. Она взяла со стола собаку, попробовала накормить столбиком жареного картофеля, поставила обратно. Маленькая, симпатичная мордашка стала задумчивой, и мне вдруг почудилось, что в ней проглядывают черты деда. Очень смутно, но фамильное сходство угадывалось. Еще один призрак. — Мом говоит, тьто седая нанни улетит в Калифойнию с остатками деда.
— Останками, детка, — поправила ее Мэтти. — То есть его телом.
— Седая нанни вейнется и пьиедет ко мне, Майк?
— Я не знаю.
— У нас была интеесная игья. Вь йифмы. — Печали на лице прибавилось.
— Твоя мама рассказывала мне об этой игре.
— Она не вейнется. — Ки сама ответила на свой же вопрос. Очень большая слеза скатилась по ее правой щеке. Она взяла Стрикленда, поставила его на задние лапы, потом опустила на все четыре. Мэтти обняла дочь, но Ки этого даже не заметила. — На самом деле седая нанни не любила меня. Только пьитвойялась, тьто любит. Это была ее йабота.
Мы с Мэтти переглянулись.
— С чего ты это взяла? — спросил я.
— Не знаю, — ответила Ки. Неподалеку от гитариста появился жонглер с покрытым белой краской лицом. В воздухе замелькало с десяток ярких мячей. Кира слегка повеселела. — Момми, момми, мозно мне посмотьеть на этого сметьного белого теловека?
— Ты наелась?
— Да.
— Поблагодари Майка.
— Низя укладывать на землю своего куойтейбека! — Ки радостно рассмеялась и сделала вид, что хочет схватить меня за ногу. — Спасибо, Майк.
— Не за что, — улыбнулся я.
— Можешь дойти до того дерева, но не дальше, — строго посмотрела на нее Мэтти. — А знаешь почему?
— Тьтобы ты могла меня видеть. Дальсе не пойду.
Она схватила Стрикленда, побежала было к жонглеру, но остановилась и через плечо глянула на меня.
— Навейное, это люди из холодильника. — Говорила она очень серьезно.
Сердце у меня учащенно забилось.
— И что сделали люди из холодильника, Ки?
— Сказали, тьто седая нанни меня не любит. — И она побежала к жонглеру, не замечая жары.
Мэтти проводила ее взглядом и повернулась ко мне.
— Я никому не рассказывала о «людях из холодильника». И Ки тоже. Вы узнали об этом первым. Никаких людей в холодильнике, конечно, нет, но буквы двигаются по передней панели сами по себе. Словно это гадальная доска.
— Они складываются в слова?
Мэтти долго молчала. Потом кивнула.
— Не всегда, но бывает. — Вновь пауза. — Вернее, практически всегда. Ки говорит, что это письма от людей из холодильника. — Она улыбнулась, но в глазах застыл испуг. — Это какие-то особые буквы? Или у нас очередной случай полтергейста?
— Не знаю. Я сожалею, что принес их, раз они создают лишние хлопоты.
— Да перестаньте. Вы подарили их Ки, а для нее вы сейчас главный человек. Она только о вас и говорит. Вот и сегодня она хотела одеться как можно наряднее, несмотря на смерть дедушки. И настояла на том, чтобы я надела что-нибудь красивое. Обычно она так к людям не относится. Общается с ними, когда они есть, и забывает, как только они уходят. Иногда мне кажется, что так и надо.
— Вы обе сегодня очень нарядные. Заявляю авторитетно.
— Спасибо. — Она с любовью посмотрела на Ки, которая стояла около дерева, не отрывая глаз от жонглера. А жонглер уже отложил мячи и теперь работал с индейскими дубинками. Мэтти взглянула на меня:
— Вы поели?
Я кивнул, и она принялась собирать все пакетики и обертки в большой пакет. Я стал помогать, наши пальцы соприкоснулись, она схватила меня за руку, сжала.
— Спасибо вам. За все, что вы для меня сделали. Большущее вам спасибо.
В ответ я тоже сжал ее руку и отпустил.
— Знаете, я даже подумала о том, что Ки двигает буквы сама. Усилием воли.