Изменения в погоде, о которых говорили по ти-ви, уже произошли. Ледяной ветер унес тучи на восток. Дождь перестал, но в лесу еще с час продолжали падать деревья. Около пяти я приготовил сандвичи с сыром и томатный суп… Хоть какая-то, но еда, сказала бы Джо. Кира ела вяло, но ела, и с жадностью пила молоко. Я переодел ее в другую мою футболку, а волосы она завязала в хвост. Я предложил ей белые ленты, но она решительно от них отказалась, отдав предпочтение резинке.
— Я больсе не люблю эти ленты, — заявила она. Я решил, что и мне они не нравятся, и выбросил их. Кира не возражала. А потом я направился к дровяной печке.
— Тьто ты делаес? — Она допила второй стакан молока, слезла со стула, подошла ко мне.
— Разжигаю огонь. Что-то я продрог. Наверное, за это лето привык к жаре.
Она молча наблюдала, как я беру страничку за страничкой из стопки, которую взял на столе и положил на печку, сминаю каждую в шарик и бросаю в топку. А когда шариков набралось достаточно, остальные листы я просто положил сверху.
— Тьто написано на этих бумазках? — спросила Ки.
— Всякая ерунда.
— Это сказка?
— Да нет. Скорее… ну, не знаю. Кроссворд. Или письмо.
— Отень длинное письмо, — отметила она и привалилась к моей ноге, словно от усталости.
— Да, — кивнул я. — Любовные письма обычно длинные, но держать их дома — идея не из лучших.
— Потему?
— Потому что они… — Могут вернуться и преследовать тебя по ночам, эти слова вертелись у меня на кончике языка, но я их не произнес. — Потому что в дальнейшем они могут поставить тебя в неловкое положение.
— Ага.
— И потом, эти листы в чем-то схожи с твоими лентами.
Тут Кира увидела коробочку — жестянку с надписью МЕЛОЧИ ДЖО. Она лежала на длинном столе, разделявшем гостиную и кухню, не так и далеко от Безумного Кота, когда-то настенных часов. Я не помнил, как принес жестянку из студии, наверное, и не мог помнить: я же был в трансе. С другой стороны, она могла появиться в доме и сама по себе. Теперь я верю в такие чудеса. У меня есть на то основания.
Глаза Киры загорелись. Такого с ней не случалось с того самого момента, как она проснулась и узнала о смерти матери. Кира поднялась на цыпочки, чтобы дотянуться до жестянки, потом ее пальчики пробежались по буквам. Я подумал о том, как важно ребенку иметь такую вот жестянку. В ней можно хранить самые дорогие сердцу вещи: любимую игрушку, кружевную салфетку, первое украшение. А может, и фотографию матери.
— Она… такая кьясивая, — прошептала Ки, от восторга у нее перехватило дыхание.
— Можешь ее взять, только надпись на ней будет МЕЛОЧИ ДЖО, а не МЕЛОЧИ КИ. В ней лежат кое-какие бумаги, которые мне хочется прочесть, но я могу переложить их в другое место.
Она пристально посмотрела на меня, чтобы убедиться, что я не шучу. Увидела, что нет.
— Хоесе. — В голосе прозвучало безграничное счастье.
Я взял у нее жестянку, вытащил оттуда блокноты, записи, вырезки и вернул Ки. Она тут же сняла крышку, потом поставила на место.
— Догадайся, тьто я сюда полозу? — спросила она.
— Свои сокровища?
— Да. — Тут она даже улыбнулась. — Кто такая Дьзо, Майк? Я ее знаю? Знаю, правда? Она одна из тех, кто зил в холодильнике?
— Она… — Тут меня осенило. Я перебрал вырезки. Ничего. Я уже подумал, что потерял негатив, но тут же увидел его краешек, выглядывающий из одного из блокнотов. Вытащил его, протянул Ки.
— Тьто это?
— Фотография, на которой черное — белое, и наоборот. Посмотри на просвет.
Она посмотрела и долго не могла оторвать глаз от негатива. И я видел в ее руке мою жену, стоящую на плоту в разъемном купальнике.
— Это Джо.
— Она кьясивая. Я йада, тьто смогу хьянить свои веси в ее койоботьке.
— Я тоже, Ки. — Я поцеловал ее в макушку.
* * *
Когда шериф Риджуик забарабанил в дверь, я решил, что, открыв ее, лучше сразу поднять руки вверх. Чувствовал, что нервы у него на пределе. А разрядил ситуацию удачный вопрос.
— Где сейчас Алан Пэнгхорн, шериф?
— В Нью-Хемпшире. — Риджуик опустил револьвер (через минуту или две он механически сунул его в кобуру). — У них с Полли все нормально. Только ее донимает артрит. Это, конечно, неприятно, но и у нее выдаются хорошие дни. Если болезнь иногда отступает, не такая уж она и страшная. Мистер Нунэн, у меня к вам много вопросов. Вы это знаете, не так ли?
— Да.
— Первый и главный: ребенок у вас? Кира Дивоур?
— Да.
— Где она?
— Сочту за счастье показать ее вам.
Мы прошли коридором в северное крыло и остановились у двери спальни. Девочка сладко спала, укрытая до подбородка одеялом. Набивную собачку она сжимала руке: с одной стороны кулачка торчал ее грязный хвост, с другой — нос. В дверях мы стояли долго и молча, смотрели на ребенка, спящего в вечернем свете. Деревья в лесу падать перестали, хотя ветер еще и не стих. Он завывал в трубе «Сары-Хохотушки», выводя ему одному ведомую, древнюю мелодию.
На Рождество снега навалило никак не меньше шести дюймов. И уличные артисты, развлекающие жителей Сэнфорда, выглядели точь-в-точь как в фильме «Эта прекрасная жизнь». В четверть второго утра, двадцать шестого декабря, когда я вернулся, в третий раз проверив, спит ли Кира, снегопад прекратился. Луна, огромная и сияющая, проглянула сквозь разрывы облаков.
На Рождество я вновь приехал к Фрэнку, и бодрствовали только он да я. Все дети, включая Киру, спали как убитые, сваленные на кровать новыми впечатлениями, обильной едой и водопадом подарков. Фрэнк добивал третий стакан виски, я едва пригубил первый. В те дни, когда Кира приезжала ко мне, я обычно не прикасался даже к пиву. А тут она была со мной три дня, но, если ты не можешь провести со своим ребенком Рождество, то зачем оно вообще нужно?
— С тобой все в порядке? — спросил Фрэнк, когда я вновь сел и поднес ко рту стакан.
Я улыбнулся. Он интересовался не Кирой, а мною. Должно быть, что-то прочитал на моем лице.
— Тебе бы увидеть меня в тот, октябрьский уик-энд, когда Департамент социальных вопросов разрешил мне взять ее на три дня. Я заглядывал к ней в спальню с десяток раз, до того как лег спать… и потом тоже. Вставал и заглядывал в дверь, прислушиваясь к ее дыханию. В ночь на субботу вообще не сомкнул глаз, в следующую спал от силы часа три. Так что в сравнении с прошлым для меня это большой прогресс. Но, если ты проболтаешься, Фрэнк, если то, что я тебе рассказал, выйдет наружу, особенно эпизод с ванной, которую я наполнил теплой водой перед тем, как ураган окончательно добил генератор, я могу распрощаться с надеждой получить опеку. Возможно, мне придется трижды заполнять многостраничную анкету, чтобы получить разрешение присутствовать на ее школьном выпускном вечере.