Из-за причуд Миссисипи трудно найти в ее низовьях безопасное место для жилья. На протяжении почти пятисот миль от устья только изредка встречаются небольшие, годные для заселения возвышенности, но искусственная насыпь восполняет этот недостаток и обеспечивает здешним городам и плантациям сравнительную безопасность.
Как я уже сказал, моя гостиница стояла несколько в стороне, и прибывший с верховьев пароход, подойдя к пристани, мог отчалить прежде, чем меня успели бы предупредить. Нагруженное и не заинтересованное во фрахте судно не станет здесь долго задерживаться, а харчевня на Миссисипи — не лондонская гостиница, где вы можете смело положиться на исполнительного коридорного. Шансов на то, что Самбо разбудит вас вовремя, не больше одного на сто, ибо сон его крепче вашего.
Я давно убедился в этом и теперь, боясь пропустить пароход, решил расплатиться и, забрав свои пожитки, заблаговременно отправился на пристань.
Мне не угрожала опасность провести ночь под открытым небом. Настоящей пристани здесь не было, зато стоял огромный остов давно уже отслужившего парохода.
Эта махина, пришвартованная к берегу крепкими канатами, представляла отличную пристань, а ее просторные палубы, салоны и каюты служили складом для всякого рода грузов. Старое судно с успехом выполняло и то и другое назначение и было известно под названием «плавучей пристани».
Было уже поздно, около полуночи, когда я поднялся на его борт. Даже последние замешкавшиеся здесь местные жители уже давно разошлись; ушел и хозяин складов. Сонный негр был единственным человеческим существом, которое попалось мне на глаза. Он сидел в отгороженном стойкой углу нижней палубы. Перед ним стояли весы с гирями, лежал большой моток толстой бечевки, кухонный нож и прочие необходимые для торговли предметы, которые вы можете встретить в любой мелочной лавке. Позади, на полках, были расставлены бутылки с разноцветными напитками, стаканы, ящики с галета— ми, сыр из «Западных резерваций», кадки с прогорклым маслом, пачки жева— тельного табака и дешевых сигар — словом, обычный ассортимент бакалейной лавочки. Остальная часть просторного помещения была завалена товарами в самой разнообразной таре: в кипах, мешках, бочках и ящиках. Одни грузы прибыли из дальних краев через Новый Орлеан и направлялись вверх по реке, другие — щедрые дары земли — шли в обратном направлении, к устью Миссисипи, чтобы переплыть через Атлантический океан в трюмах огромных кораблей. На нижней палубе буквально негде было ступить, и, озираясь кругом, я тщетно искал места, где бы улечься и хоть немного соснуть. При свете я, вероятно, нашел бы себе укромный уголок, но сальная свеча, вставленная в бутылку из-под шампанского, сильно оплыла и едва освещала царивший здесь хаос. Все же слабые отблески огня, игравшие на черном лице единственного здешнего обитателя, помогли мне до него добраться.
— Что, дядюшка, дремлете? — спросил я, подходя к стойке.
Американский негр никогда не позволит себе ответить вам грубо, тем более на вежливый вопрос. Мое приветливое обращение, видимо, затронуло чувствительную струнку в душе чернокожего, и в ответ на мои слова лицо его расплылось в благодушной улыбке. Он не спал, и мой вопрос был задан с единственной целью завязать разговор.
— Ах, Боже ты мой, да это масса Эдвард! Дядя Сэм знает вас. Вы не обижаете черный народ. Чем могу служить, масса Эдвард?
— Да вот еду вниз, в Новый Орлеан, и хочу дождаться здесь парохода. Говорили, какой-то будет сегодня ночью.
— Обязательно будет, масса Эдвард, обязательно! Хозяин тоже ждет. Как раз сегодня ночью должен прийти один пароход с Ред-Ривер — «Хоума» или «Чоктума».
— Отлично! Так вот, дядя Сэм, если у вас здесь найдется свободная половица футов в шесть длиною и вы не откажетесь разбудить меня, как только появится пароход, эти полдоллара будут ваши.
При виде серебряной монеты глаза дядюшки Сэма округлились от удовольствия и еще ярче засверкали его и без того яркие белки. Недолго думая, он схватил бутылку с торчавшей в ней свечкой и, лавируя между тюками и ящиками, повел меня к трапу. Мы поднялись на вторую, так называемую пассажирскую палубу и очутились в салоне.
— Вон как много места, масса Эдвард! Жаль, нет кровати. Но если масса не прочь поспать на мешках с кофе, Сэм очень рад, очень. Я вам свечу оставлю, у меня есть внизу другая. Доброй ночи, масса Эдвард, доброй ночи! Я разбужу, разбужу, не беспокойтесь.
С этими словами добродушный негр поставил свечу на пол и направился к трапу, а я остался один со своими мыслями.
При тусклом свете сальной свечи я оглядел свою спальню. Как сказал дядя Сэм, здесь и вправду места хватало. Когда-то это было помещение для пассажиров, но перегородку между дамским и общим салоном убрали, и сейчас оно представляло собой один огромный зал, более ста футов длиной. Я стоял почти на середине, и оба конца его, уходя вдаль, терялись где-то в темноте. Каюты по обе стороны зала и даже двери с узорчатым стеклом остались нетронутыми; одни были наглухо заколочены, другие прикрыты или распахнуты настежь. Роспись и позолота на потолке и стенах салона потемнели и облупились, и только над аркой входа в общий салон ярко блестела золотом надпись «Султанша», свидетельствовавшая о том, что я нахожусь в остове одного из самых прославленных пароходов, когда-либо бороздивших воды Миссисипи.
Странные мысли бродили в моей голове, когда я стоял, осматриваясь, в этом разоренном зале. Безмолвный и пустынный, необъяснимый интерес к имени Аврора? испытаешь и в самой глухой лесной чащобе.
Не слышно было ни одного привычного звука — ни стука машин, ни пытенья вырывающегося пара, ни гула мужских голосов или звонкого смеха; не видно было привычных предметов — блестящих канделябров, длинных, сверкающих хрусталем столов, и эта тишина, это отсутствие праздничного убранства в когда-то роскошном зале усиливали впечатление заброшенности. Казалось, что стоишь среди развалин древнего монастыря или на старом кладбище.
Мебели тут не осталось никакой. На полу лежали только грубые джутовые мешки с кофе, любезно предложенные мне Сэмом вместо постели.
Осмотрев свою необычную спальню, давшую столь странное направление моим мыслям, я стал подумывать о том, чтобы лечь. Здоровье мое еще недостаточно окрепло, и я сильно устал. Мешки с кофе манили меня. Я притащил их с полдюжины, сложил в ряд и, растянувшись на спине, накрылся плащом. Кофейные зерна, подавшись под тяжестью моего тела, оказались довольно удобным ложем, и не прошло пяти минут, как я уснул.
Спал я, должно быть, час, а то и больше. Когда я лег, мне не пришло в голову взглянуть на часы, а когда проснулся, было уже не до того. Но что прошло никак не меньше часа, я мог заключить по величине огарка.
Этот час был одним из самых страшных в моей жизни. Я видел отвратительный сон. Однако я неправ, называя это сном. То не было сновидением, хотя тогда мне казалось, что я сплю и все это мне лишь грезится.
Но слушайте!
Как уже было сказано, я лег на спину и натянул свой широкий плащ до самого подбородка. Открытыми оставались только лицо да сапоги. Один мешок я подложил себе вместо подушки под голову так, что мне хорошо было видно все мое распростертое на мешках тело и торчавшие из-под плаща носки сапог. Свечу я поставил прямо перед собой в ногах, и пол был мне виден на расстоянии нескольких ярдов. Я повторяю, что заснул сразу же. По крайней мере, так мне показалось, да и сейчас кажется, хотя глаза у меня были открыты и я ясно видел перед собой и свечу и ту часть пола, которую она освещала. Я старался закрыть глаза, но не мог; не мог и переменить положение и лежал, глядя на язычок пламени и светлый круг на полу. Вскоре мне представилось странное зрелище. В темноте предо мной вдруг заплясало несколько крохотных светящихся точек. Сперва я принял было эти точки за светлячков, которых множество в здешних местах, но как могли они попасть в закрытое помещение? И потом, они кружились у самого пола, а не в воздухе, что было уже совсем странно.