Выйдя во двор, он вскочил на приготовленную для него лошадь и, приказав кирасирам следовать за ним, поскакал к воротам, мимо которых проходила дорога на Каменную Балку.
Но скачка эта окончилась, прежде чем они достигли ворот. Поднявшись на холм, откуда начиналась каштановая аллея, идущая до самой ограды, Скэрти внезапно осадил коня и приказал отряду остановиться. Тотчас же вслед за этим последовал второй приказ – вернуться обратно. Изумленные странным поведением своего капитана, кирасиры, недоумевая, повернули назад.
Кое-кто из них успел заметить внизу в аллее медленно движущуюся среди каштанов фигуру.
– Парус на горизонте! – пробормотал один из них, бывший моряк. – Капитан хочет пришвартоваться и требует, чтобы матросы убрались с палубы.
– Это она, – прошептал Скэрти, вглядываясь в медленно приближающуюся фигуру. – Если даже она и была с ним, преследовать его сейчас бесполезно. Не такой он дурак, чтобы торчать здесь! Если она действительно виделась с ним, моя затея с перчаткой обернется против меня. Но, может быть, она ждала его, а он не явился? В таком случае, перчатка попала как раз вовремя, и сейчас для меня самый благоприятный момент. Я должен объясниться с ней сегодня же! Откладывать далее просто опасно. Быть может, у нее есть возможность общаться с ним, и тогда эта история с перчаткой выйдет наружу. Нельзя полагаться на случай, надо действовать. Я не в состоянии больше терпеть эту неопределенность! Объяснюсь с ней сейчас же. Будь что будет! Если она ответит «да», Ричард Скэрти готов изменить своему королю и предоставить сэру Мармадьюку строить заговоры сколько его душе угодно. Но если она откажет ну, тогда берегитесь, мисс Марион: старому бунтовщику не сносить головы! От вашего ответа зависит и мое счастье и голова вашего отца. Надеюсь, вы будете милостивы и не заставите меня прибегнуть к суровым мерам!.. Пожалуй, мне лучше сойти с коня и пойти ей навстречу. Объясняться в любви, сидя верхом, как-то нелепо. Надо приблизиться к ней со смиренным видом и пасть на колени. Ха-ха-ха! Что сказали бы при дворе? Непобедимый Скэрти, любимец королевы на коленях у ног провинциальной девицы, дочери бунтовщика, умоляет ее о любви... ну, это еще куда ни шло... нет, мало того, – сам предлагает ей руку и сердце.
Скэрти, смеясь, соскочил с коня и, закрепив поводья за ветку дерева, быстро пошел вниз навстречу Марион.
Он встретил ее у подножия холма в густой тени каштанов. Она бросила на него холодный, удивленный взгляд, едва кивнув головой.
Казалось бы, такой прием должен был заставить Скэрти отказаться от своего намерения, но он не смутился.
– Мисс Марион! – сказал он, приблизившись к ней с почтительным видом, и, обнажив голову, отвесил низкий поклон. – Если вы не прогневаетесь на меня за то, что я нарушил ваше уединение в этот ранний час, я буду благословлять судьбу за счастливый случай, посланный ею!
– Я не ожидала встретить вас здесь, капитан Скэрти.
– А я так искал этой встречи! Я уже давно жду случая поговорить с вами наедине.
– Наедине? Простите меня, сэр, я не могу представить себе, о чем вы хотите говорить со мной, что требовало бы таких условий.
– Вы это сейчас узнаете, мисс Марион. Но мне казалось, что вы могли бы догадаться об этом сами. Нужно ли мне говорить вам, что я влюблен?!
– Но почему, сэр, вы выбираете меня в поверенные ваших сердечных дел? Я полагала бы, что с этим признанием вы должны обратиться к той, кого оно непосредственно касается.
– К кому же, как не к ней, я и обращаюсь! О, мисс Марион, ужели вы могли не заметить моих страданий, которые я был не в силах скрывать? Я люблю вас безмерно, я преклоняюсь перед вами! Не гневайтесь на меня за то, что я больше не в состоянии молчать! Не отталкивайте меня, о прекрасная Марион! Умоляю вас, скажите мне одно слово! Одно слово надежды!
Скэрти, бросив на землю шлем, упал на колени и, устремив глаза на Марион, трепетно ожидал ответа.
Марион молчала. Ее печальное лицо казалось непроницаемым: на нем нельзя было прочесть ни радости, ни досады, ни удивления.
Скэрти стоял на коленях, напрасно ожидая ответа. Наконец, чувствуя, что становится смешон, он снова заговорил:
– Не отвергайте меня, Марион! Умоляю вас, скажите хоть слово! Клянусь вам, если вы снизойдете ко мне, вы можете потребовать от меня любой жертвы! Моя рука, мое сердце, мой меч, вся моя жизнь будут принадлежать вам! Я знаю, сейчас я недостоин вас, но я сделаю все, чтобы заслужить ваше уважение... и, может быть, вашу любовь. У меня есть надежды на будущее. Мне незачем скрывать от вас, что мне покровительствует королева. С такой невестой, с такой женой, как вы, – красавицей, знатного рода, блистающей умом, – я достигну всего! Нет такой вещи, которой я не сделал бы, чтобы заслужить вашу любовь! Я буду счастлив прославить свое имя, чтобы вы могли с гордостью носить его и царить над всеми. Сейчас перед вами скромный офицер. Но в недалеком будущем мне предстоит получить титул лорда. Я не добивался его, для меня он не имеет значения, но я буду счастлив положить его к вашим ногам. О, Марион, зачем мне господство и власть, если я никогда не буду властителем нашего сердца! Я жду приговора, Марион! Скажите мне, могу я надеяться?
Марион устремила взгляд на своего пламенного поклонника. Она не могла не поверить его искренности. Как бы он ни был вероломен, его чувства к ней не вызывали сомнений. Она давно знала, что он любит ее.
Быть может, это и заставило ее подавить свое возмущение. Что оскорбительного в том, что он взывает к ней, пав к ее ногам? В ее глазах можно было прочесть не возмущение, а жалость. Но через минуту взгляд ее равнодушно скользнул по нему, став таким же непроницаемым и холодным, как прежде.
Обманутый этим смягченным выражением лица, Скэрти на мгновение почувствовал себя победителем.
Но, увы, только на мгновение! Холодное равнодушие скользнувшего по нему взгляда яснее всяких слов сказало ему, что надеяться не на что.
Марион подтвердила это на словах – коротким, бесповоротным отказом.
После этого Скэрти не оставалось ничего другого, как подняться, надеть шлем и откланяться.
* * *
Марион пошла вверх по холму, а Скэрти, пройдя несколько шагов, остановился и следил за ней, пока она не скрылась из глаз.
Лицо его было неузнаваемо. Все, что он с трудом прятал под маской смиренной учтивости – бешеная неукротимость страстей, злоба, оскорбленная гордость, – все это сейчас прорвалось наружу.
– Довольно! Я больше не стану церемониться! – пробормотал он, скрипнув зубами. – С этой гордячкой надо действовать не так – не добром, а силой! Только так и можно завладеть ее рукой, да, пожалуй, и сердцем. Я знавал таких. А в истории разве мало примеров? Взять хотя бы похищение сабинянок! Долго ли они ненавидели своих похитителей? Нет, очень скоро стали любящими женами, и то, что, по мнению глупцов, должно было внушить им ненависть, только еще сильнее разожгло их любовь. Клянусь Небом, я последую примеру этих римских насильников, мне не остается ничего другого! Сейчас у меня в колчане имеется еще стрела, пора положить ее на тетиву. Наверно, сэр Мармадьюк уже проснулся, хотя он, кажется, не поднимается так рано, как его очаровательная дочь... Проклятье! Что могло заставить ее выйти до рассвета из дома? Я, конечно, дознаюсь, и если окажется, что...