— Дурак! Жалкая марионетка в руках Церкви! Тебе самому не надоело ночь за ночью спрашивать меня об одном и том же? Или… Постой… А может, тебе просто нравится наблюдать за моими страданиями?! А?! Может, мы не настолько разные, святоша? Ты ведь наслаждаешься моими корчами? А? Давай, признайся, здесь все свои!
— Твои физические страдания ничто по сравнению с моими душевными терзаниями, — ровно произнес вопрошатель, бросая перо на сверкающий девственной белизной лист бумаги и вставая из-за стола. — Это тяжкий грех! Когда мы закончим с тобой, я приму епитимью и долгие дни буду замаливать свои грехи, моля Создателя об искуплении!
— Да что ты? — издевательски воскликнул лорд Ван Ферсис и сплюнул красную от крови слюну на грязный каменный пол. — Ну надо же! Я вишу на ржавых цепях, мою плоть рвут раскаленными клещами, и после всего этого я же еще и виноват в том, что ты нагрешил! Церковь везде сыщет виноватого, да, святоша? В отличие от тебя, я несу полную ответственность за свои деяния!
— Деяния? Какие деяния? — вкрадчиво поинтересовался вопрошатель, вновь опускаясь на скамью и давая дюжему истязателю вновь приступить к делу. Понятливо кивнув, истязатель подхватил из жаровни раскаленную спицу и сделал шаг к окровавленному лорду, задумчиво осматривая поле будущей работы.
Ответить или же закричать от дикой боли лорд не успел — за плотно прикрытой дверью послышался дробный топот и в пыточную ворвался тяжело дышащий священник с безумно вытаращенными глазами и всклокоченными волосами.
— Что случилось, брат мой? — встревоженно воскликнул вопрошатель, вскакивая на ноги и бросаясь к привалившемуся к стене священнику. — Что?!
— На… нап-падение… — прохрипел священнослужитель, сгибаясь пополам от кашля. — На нас напали! Защита пала!
— Кто?!
— Не знаю… видит Создатель, н-не знаю, — отозвался тот, с трудом держась на дрожащих ногах. — Но они уже прорвали защиту и ворвались во двор. Там маги! Боевые маги! Все стражи в бою, а я… получил приказ, брат, насчет дальнейшей судьбы этого поганого еретика… окончательный приказ от самого главы! Кто бы ни напал на нас, они пришли за ним! Приказано выполнить немедленно…
Прикованный к стене лорд зашелся безумным булькающим хохотом, в восторге колотя босыми пятками по камню пола и разбрызгивая по сторонам сгустки кровавой слюны.
Вопрошатель коротко кивнул и с бесстрастным лицом повернулся к беснующемуся старику:
— Что ж… возможно, тем лучше для него, — затем взглянул на выжидательно стоящего истязателя и велел: — Брат мой, прерви мучения этого несчастного. И сделай это с милосердием. А мы вознесем короткую молитву за упокой этой грешной души, перед тем как взять оружие и встать на защиту Святой Церкви.
— Да, святой отец, — почтительно ответил истязатель и, сделав короткий шаг к ухватившемуся за дверной косяк священнику, резким движением вонзил еще не остывшую спицу тому под вскинутый подбородок. Воистину милосердная смерть — спица пронзила мозг. Священник умер мгновенно, даже не поняв, что случилось. Просто рухнул на пол и неподвижно застыл, раскинув руки в стороны.
А истязатель все так же спокойно шагнул обратно к жаровне, подхватил с огня пышущий жаром раскаленный крюк и развернулся к замершему от шока вопрошателю, уподобившемуся соляному столбу. Крюк описал короткую дугу и глубоко вонзился в живот вопрошателя. Закричав от невыносимой боли, вопрошатель отшатнулся назад, вырывая крюк из своего тела вместе с клочками плоти и внутренних органов. Не сводя неверящего взгляда со своего убийцы, он с трудом шевельнул холодеющими губами, под аккомпанемент торжествующего хохота лорда.
— Ты… ты же пытал его… пытал неделями…
— Да, святой отец, — согласился истязатель, занося облепленный кровью крюк для следующего и последнего удара. — Пытал. И видит Темный — я делал это с большим удовольствием.
Свистнул разрезаемый воздух, и крюк вошел вопрошателю в шею, рвя артерии и дробя позвонки. Вопрошатель выплюнул изо рта фонтан крови и умер еще до падения на холодный пол.
А истязатель развернулся к замолкшему лорду и мягко произнес:
— Мне велено передать. Пробудившийся недоволен вами, Повелитель… Вам придется многое сделать, чтобы отвратить от себя его бушующий гнев…
— Словно опять в Твердыне оказались, — пробормотал Рикар, машинально оглаживая обух висящего на поясе топора и вглядываясь в полускрытую туманом кромку берега.
— Похоже, — согласился я. — Хотя здесь пострашнее…
И впрямь похоже. Но не внешним обликом, а безжизненностью. Что заброшенная цитадель, что этот вот берег острова Гангрис просто дышали пустотой и отсутствием жизни. А исподвольное чувство страха в первую очередь вызывали обломки кораблей, штормами и приливами выброшенные далеко на берег или затонувшие рядом с гранитным причалом. Голые ребра шпангоутов, куски полусгнившей обшивки и сломанные мачты с обрывками парусов. Всего этого хлама было в избытке. Я даже боялся представить себе, какое количество останков кораблей скрывается под толщей воды.
А вот Мукри этим фактом очень даже интересовался и вовсю промеривал глубину при помощи длинной веревки с грузом на конце, бегая от кормы к носу и обратно. Опасался насадить корабль на мель или острый обломок одного из шпангоутов. Тут я был с ним полностью согласен — пропороть днище не хотелось.
Остальные члены отряда стояли здесь же, задумчиво поглядывая на берег. Только стоявший у меня за плечом ниргал казался абсолютно бесстрастным. Хотя я пару раз заметил, как дернулись его изуродованные ноздри, втягивая запах наваристой ухи, — оправившийся от морской болезни Тикса кашеварил вовсю, лишь на время отрываясь от готовки, чтобы сбегать к борту и поглядеть на остров Гангрис.
Коротышку просто распирало от гордости — как он мне пояснил на своем ломаном языке, из всего их гномьего рода Чернобородых только ему удалось побывать на острове. Тот факт, что мы отсюда можем и не вернуться, его, кажется, вообще не волновал.
— Вот что жажда наживы делает, — все не успокаивался здоровяк.
— Думаешь, все эти корабли приплыли сюда за поживой?
— А зачем еще, господин? Уж точно не ради того, чтобы свечку за упокой поставить! Тут и замок и деревня богатая, да еще и земли бесхозные! Лакомый кусок.
— Вот только кусок оказался не по зубам, — усмехнулся я. — Кстати, насчет «богатой» деревни ты загнул, дружище.
От кромки воды берег полого поднимался вверх, образуя широкий и высокий холм, чьи склоны были усеяны постройками. Некогда прибрежная деревушка, может, и была богатой, сейчас же сквозь рваную пелену тумана я видел лишь жалкие развалины. Несколько беззаботно пляшущих меж разрушенных домов веселых искристых смерчей делали зрелище еще более печальным. А еще выше, на самой вершине холма, высился мрачный замок, и, когда туман смыкался плотнее, закрывая землю, казалось, что замок парит в облаках. Возможно, долгие века назад замок представлял собой величественное и красивое зрелище — на его башнях развевались знамена с родовым гербом Лигасов, сверкали разноцветные витражи, гордо расхаживали по стенам дозорные в сверкающих доспехах… Но сейчас это было печальное и грустное зрелище.