— Однако нетрудно заметить, что вы не разделяете моего мнения, и было бы любопытно узнать: почему? — спросил доктор, снова впадая в раздраженное состояние, вызванное неудачным вистом.— Ведь «Цинтия» — название английского судна! — добавил он с горячностью.— Будь оно немецким, буквы были бы готическими. Ирландцы принадлежат к кельтскому племени? Бесспорно! Вы только что слышали, как это подтвердил столь знающий человек, как наш уважаемый друг Гохштедт. Ребенок обладает признаками кельтского происхождения? Конечно. Ведь вам это бросилось в глаза, как только вы увидели его. Из всего сказанного напрашивается вывод, что только явное и нескрываемое недоброжелательство мешает кое-кому присоединиться к моим доводам, подтверждающим, что мальчик — выходец из ирландской семьи.
— Недоброжелательство? Не слишком ли сильно сказано? — возразил Бредежор.— Если это относится ко мне, то ведь я еще не высказал никакого мнения.
— Но вы же достаточно ясно показали, что не согласны со мной!
— Мне этого никто не может запретить.
— В таком случае вам не мешало бы выдвинуть веские аргументы в защиту вашей концепции.
— А кто вам сказал, что они у меня есть?
— В таком случае ваше несогласие происходит от склонности к оппозиции, от потребности противоречить мне во всем, и не только в висте!
— У меня и в мыслях не было ничего подобного, уверяю вас! Ваш вывод мне не кажется неопровержимым. Только и всего.
— Но почему же, скажите на милость? Мне было бы небезынтересно узнать.
— Слишком долго объяснять, а уже одиннадцать часов. Короче, готов биться об заклад: ставлю моего Квинтилиана [27] в первом венецианском издании против вашего Плиния [28] в издании Альда Мануция [29] , что заключение, сделанное вами, неправильно и что этот ребенок не ирландец.
— Вы же знаете, я не люблю пари,— сказал доктор, невольно смягчаясь от такого невозмутимого добродушия.— Но мне будет так приятно вас сконфузить, что я принимаю вызов.
— Прекрасно! Так, значит, и решено. Сколько времени вам понадобится на поиски?
— Надеюсь, достаточно нескольких месяцев, хотя с Герсебомом я условился о двух годах, чтобы быть совершенно уверенным в успехе.
— Хорошо, я согласен на два года. Гохштедт будет нашим арбитром, но, чур, не обижаться,— идет?
— Согласен не обижаться, но я вижу, что вашему Квинтилиану грозит опасность присоединиться к моему Плинию,— заметил доктор и, пожав руки обоим друзьям, проводил их до дверей.
Уже на следующий день новая жизнь Эрика вошла в нормальную колею. Прежде всего доктор Швариенкрона отвел мальчика к портному, который одел его с ног до головы, как подобает горожанину, а затем представил директору одной из лучших стокгольмских школ. Это была «Hogre Elementar lauroverk», школа, напоминающая французский лицей. Там проходят древние и новые языки, основы наук — все, что необходимо при поступлении в университет. Так же как в Германии и Италии, все ее ученики живут дома или, если они приезжие, останавливаются у преподавателя или опекуна. Плата за обучение более чем скромная, а неимущие и вовсе от нее освобождаются. Каждая школа имеет свой гимнастический зал, и, таким образом, наряду с общим образованием, осуществляется также и физическое воспитание.
Эрик сразу же занял первое место в классе. Он все воспринимал с такой удивительной легкостью, что у него оставалось много свободного времени. А потому доктор решил предоставить ему возможность посещать по вечерам «Slojdskolan» — Стокгольмскую промышленную школу. Это учебное заведение, специально предназначенное для практического изучения физики, химии, геометрии и черчения — предметов, которые в обыкновенной школе проходят только в теории. Доктор Швариенкрона справедливо считал, что посещение промышленной школы, одной из лучших в столице, будет еще больше способствовать быстрым успехам Эрика. Но он даже и не подозревал, какую огромную пользу принесет его питомцу двойное образование! Легко усваивая школьную программу, Эрик мог приступить теперь к более глубокому изучению основных дисциплин. Вместо отрывочных поверхностных сведений — скудного достояния большинства учеников, он накапливал точные, ясные, глубокие знания. Дальнейшее их развитие было только вопросом времени. Он получал такую солидную подготовку, что изучение самых сложных разделов университетского курса теперь уже не составило бы для него никаких трудностей.
Маляриус оказал Эрику добрую услугу в отношении языков, истории, географии и ботаники. Промышленная школа привила ему практические навыки в области техники, без которых любые самые прекрасные теории могут оказаться лишь мертвым грузом. Обилие и разнообразие изучаемых предметов не только не утомляло Эрика, но, напротив, заметно его развивало,— куда лучше, чем штудирование одних только теоретических курсов. К тому же гимнастические упражнения, укрепляя его тело, давали отдых мозгу и предотвращали умственное переутомление. Эрик был одним из первых не только за партой, но и в гимнастическом зале. А свободные часы проводил у любимого с детства моря. Мальчик радовался возможности побеседовать с матросами и рыбаками и охотно помогал им в работе. Иногда он получал от улова большую рыбину, которую с удовольствием принимала у него фру Грета.
Эта славная женщина вскоре почувствовала глубокую симпатию к новому члену семьи, такому доброму и трудолюбивому, что нельзя было его не полюбить. Не прошло и недели, как Бредежор и Гохштедт привязались к нему так же искренне, как и доктор Швариенкрона. Одна только Кайса не питала симпатий к юному рыбаку из Нороэ. То ли маленькая фея считала, что с его приходом поколебалось ее безграничное владычество в доме, то ли ей было досадно, что доктор в присутствии Эрика подсмеивается, впрочем довольно безобидно, над ее ужимками «принцессы-недотроги». Так или иначе, но она всегда старалась выказать новому воспитаннику доктора холодное пренебрежение, которое не могла сломить даже его безукоризненная вежливость. К счастью, Кайсе не так уж часто удавалось продемонстрировать Эрику свое презрение: он либо отсутствовал, либо занимался у себя в комнате.
Жизнь его текла довольно гладко, не нарушаемая никакими из ряда вон выходящими событиями. Воспользуемся этим, чтобы перешагнуть через два года и возвратиться вместе с ним в Нороэ.
Уже дважды праздновали Рождество после отъезда Эрика. В Центральной и Северной Европе этот праздник считается самый главным в году, тем более что он совпадает с «мертвым сезоном» почти во всех ремеслах. В Норвегии праздник Рождества длится тринадцать дней — это время семейных торжеств, званых обедов и помолвок. В домах даже с самым скромным достатком к Рождеству заготавливают различную снедь. В праздничные дни особенно почитаются законы гостеприимства. Yule ol — рождественское пиво — льется рекой. Каждому гостю подносят полный кубок в золотой, серебряной или медной оправе, который даже в самых бедных семьях с незапамятных времен переходит от отца к сыну. В норвежском доме принято осушить кубок стоя, обменявшись с хозяином пожеланиями хорошего года и удачи в делах. Слугам дарят обновки, что является нередко существенным дополнением к их жалованью; в такие дни даже быки, овцы и небесные птахи имеют право на двойную порцию и необычайные щедроты. В Норвегии говорят о бедном человеке: «Он так беден, что не может даже для воробья приготовить рождественский обед».