Ему когда-нибудь снился более жуткий кошмар? Может, один раз. Где-то через месяц после рождения Джонни Клаю приснилось, что он достал младенца из кроватки, чтобы перепеленать, и пухленькое маленькое тельце Джонни развалилось у него в руках, словно слепленное из глины. Тот сон он мог понять: боязнь отцовства, боязнь напортачить. И страх этот все еще жил в нем, что не укрылось от глаз директора Ардая. А как толковать этот кошмар?
Что бы он ни означал, Клай не хотел его забыть и знал по предыдущему опыту, чтобы этого не допустить, действовать нужно быстро.
В комнате стоял письменный стол, а в одном из карманов джинсов, которые Клай бросил у изножья кровати, лежала шариковая ручка. Он достал ручку, босиком пересек комнату, выдвинул средний ящик. Нашел то, что надеялся найти: маленькую стопку листов писчей бумаги с шапкой из двух строк на каждом: «ГЕЙТЕНСКАЯ АКАДЕМИЯ» и «Разуммладой — светоч во тьме». Достал один и положил на стол. Тусклого света вполне хватало. Клай выдвинул наконечник стержня шариковой ручки и на мгновение замер, чтобы как можно яснее вспомнить сон.
Он, Том, Алиса и Джордан стояли в ряд на каком-то игровом иоле. Не для соккера, как Тошш-Филд… может, на каких играли в американский футбол? На заднем плане виднелся остов какой-то конструкции с мигающим в ней красным огоньком. Он понятия не имел, что это за конструкция, но знал, что вокруг полным-полно людей, которые смотрят на них. Людей с обезображенными лицами и в разорванной одежде, и кто они, сомнений у него не вызывало. Он и его друзья находились… находились в клетках? Нет, на возвышениях. И они были клетками, все так, только без решеток. Клай не понимал, как так могло быть, но было. Подробности сна уже ускользали от него.
Том стоял крайним. Мужчина подошел к нему, необычный мужчина, поднял руку, ладонь оказалась над головой Тома. Клай не мог вспомнить, как мужчине это удалось, потому что Том (как и Алиса, Джордан и он сам) стоял на возвышении, но он это сделал. И сказал: «Ессе homo — insanus» [107] .
И толпа, тысячи людей, проревела в ответ: «НЕ ПРИКАСАЙСЯ!» Мужчина подошел к Клаю и повторил жест и фразу. С рукой над головой Алисы мужчина сказал: «Ессе femina — insana» [108] . С рукой над головой Джордана — «Ессе puer — insanus» [109] . И каждый раз толпа реагировала одинаково: «НЕ ПРИКАСАЙСЯ!»
Ни мужчина (ведущий шоу? инспектор манежа?), ни люди во время ритуала ртов не открывали. Обмен репликами шел телепатический.
Потом, доверив правой руке процесс мышления (руке и особому уголку мозга, который ею управлял), Клай начал рисовать. Весь сон был ужасным (и абсурдность обвинений, и наказание за совершенное), но самой жутью был мужчина, который подходил к каждому из них и накрывал голову ладонью, словно аукционист, готовящийся продать скот на окружной ярмарке. Клай, однако, чувствовал, что ему удастся совладать с охватившим его ужасом, если он сможет перенести на бумагу образ мужчины.
Чернокожий мужчина, с благородной головой и аскетическим лицом над худощавым, даже костлявым телом. Симметрия «шапочки» вьющихся мелким бесом черных волос на одной стороне нарушена уродливым треугольным вырывом. Плечи узкие, бедер просто нет. Под шапочкой кудряшек Клай быстро нарисовал широкий и красивый лоб — лоб ученого. Потом на лбу появилась еще одна рваная рана, и Клай заретушировал клок кожи, который свисал на бровь, закрывая ее. Левая щека мужчины порвана, возможно, при укусе, и нижняя губа, с той же стороны, свисала вниз, словно в усталой усмешке. С глазами возникли проблемы. Клай никак не мог правильно передать их выражение. Во сне они были все понимающими, живыми и при этом мертвыми. После двух попыток Клай сдался и принялся за пуловер, пока не забыл, как он выглядел: с капюшоном, подростки называли такие «кенгуру» («КРАСНЫЙ» — написал он рядом, добавил стрелку), с надписью белыми печатными буквами на груди. Пуловер был слишком велик для худосочного тела мужчины, так что складка материала накрывала верхнюю половину букв. Однако Клай практически не сомневался, что слово это — «ГАРВАРД». И он смотрел на это слово, когда услышал плач, приглушенный, доносящийся снизу.
Плакал Джордан: Клай сразу это понял. Натягивая джинсы, обернулся, чтобы взглянуть на Тома, но тот не шевельнулся. В отрубе, подумал Клай. Открыл дверь, выскользнул в коридор, закрыл за собой.
Алиса в футболке с надписью на груди «Гейтенская академия», которую надела вместо ночной рубашки, сидела на лестничной площадке второго этажа, обняв мальчика. Джордан уткнулся лицом в ее плечо. Она подняла голову на звук шагов босых ног Клая и заговорила, прежде чем тот задал вопрос: «Что-то с директором?» — о чем потом бы пожалел.
— Ему приснился плохой сон, — сообщила она.
Клай озвучил первую же мысль, которая пришла в голову. Потому что на тот момент полагал, что вопрос этот жизненно важный.
— А тебе?
Ее брови сошлись у переносицы. С голыми ногами, волосами, завязанными в конский хвост, обгоревшим лицом, словно день она провела на пляже, выглядела Алиса одиннадцатилетней сестрой Джордана.
— Мне? Нет. Я услышана, как он плачет в коридоре. Наверное, я все равно уже проснулась, и…
— Минуту, — прервал ее Клай. — Оставайтесь на месте.
Он вернулся в спальню на третьем этаже, схватил лежащий на столе рисунок. В этот момент глаза Тома резко раскрылись. Он огляделся, испуганный, не понимая, где находится, потом увидел Клая и разом успокоился.
— Возвращение к реальности. — Он потер глаза, приподнялся на локте. — Слава Тебе, Господи. Который час?
— Том, тебе приснился сон? Кошмар?
Том кивнул.
— Думаю, да. Я слышал плач. Это Джордан?
— Да. А что тебе приснилось? Ты помнишь?
— Кто-то называл нас безумцами, — ответил Том, и Клай почувствовал, как у него скрутило желудок. — Так оно и есть. Остальное забылось. А что? Тебе…
Больше Клай ждать не мог. Вновь сбежал по лестнице. Джордан застенчиво посмотрел на него, когда тот сел рядом. Компьютерный гений куда-то подевался. Если Алиса с обгоревшим лицом и конским хвостом выглядела на одиннадцать лет, то Джордан — максимум на девять.
— Джордан, — обратился к мальчику Клай. — Твой сон… твой кошмар. Ты его помнишь?
— Он от меня уходит, — ответил Джордан. — Они поставили нас на каких-то возвышениях. Смотрели на нас, словно мы были… ну не знаю, дикими зверьми… только они говорили…