Но он уже переутомился. Он устал больше, чем уставал, проходя курс физиотерапии под наблюдением Эйлин Мэноун. Симпатичная женщина, подумал он ни с того ни с сего. Симпатичная и душевная. Такой, во всяком случае, она была, пока я не сказал ей, что у нее дома пожар. После этого она стала отчужденной и настороженной. Да, она была благодарна, но… разве она еще хоть раз прикоснулась ко мне? А в самом деле, прикоснулась? Какое там… И с Баннерманом произойдет то же самое, когда все будет позади. Печально. Он ведь тоже неплохой человек. Просто людям становится не по себе рядом с человеком, которому достаточно потрогать вещь, чтобы все узнать о ее владельце.
– Это еще ничего не доказывает, – послышался голос Баннермана. Он говорил с вызовом, как разобиженный мальчик, и у Джонни возникло сильное желание сграбастать его и тряхнуть так, чтобы зубы лязгнули. Но на это у него не было сил.
Они изучали таблицу, которую Джонни набросал на обратной стороне акта о списании устаревшей аппаратуры для радиоперехвата. Возле стола Баннермана были в беспорядке свалены семь или восемь картонных коробок со старыми карточками, а в ящике для входящих и исходящих бумаг стояли карточки с графиками дежурств Фрэнка Додда за все время его службы в полиции. Таблица выглядела следующим образом:
Время смерти указано предположительно, на основании заключения экспертизы.
– Вы правы, это еще ничего не доказывает, – согласился Джонни. – Но и не снимает с него подозрения.
Баннерман ткнул пальцем в таблицу.
– Когда была убита мисс Рингголд, он нес службу.
– Положим, что так. Если только она действительно была убита двадцать девятого октября. Хотя это могло случиться и двадцать восьмого и двадцать седьмого. А что, если он даже нес службу? Кому придет в голову подозревать полицейского?
Баннерман пристально изучал таблицу.
– Ну а как обстоит дело с интервалом? – спросил Джонни. – С интервалом в три года?
– В семьдесят третьем – семьдесят четвертом годах Фрэнк находился здесь при исполнении служебных обязанностей, – сказал Баннерман, перебирая карточки. – Вы же видите.
– Как знать, может быть, в ту зиму у него не было вспышки активности. Такое бывает, насколько нам известно.
– Насколько нам известно, нам ничего не известно, – отрезал Баннерман.
– А как насчет семьдесят второго? Конца семьдесят второго – начала семьдесят третьего? В картотеке ничего нет по этому периоду. Он что, был в отпуске?
– Нет, – сказал Баннерман. – Фрэнк и еще один парень по имени Том Харрисон слушали курс «О местном судопроизводстве» на отделении Колорадского университета в Пуэбло. Курс рассчитан на два месяца. Фрэнк с Томом пробыл там с пятнадцатого октября и почти до рождества. Фрэнк чуть было не отказался ехать, боясь оставить мать дома одну. Честно говоря, я думаю, это она убеждала его остаться. Но я уговорил Фрэнка. Он рассчитывал сделать карьеру по нашему ведомству, а при этом совсем неплохо иметь в активе университетский курс. Помнится, когда они вернулись в декабре, Фрэнк выглядел ужасно – перенес вирусное заболевание. Похудел на двадцать фунтов. Он сказал, что никто в тех молочных краях не готовит так, как его мамочка.
Баннерман умолк. Видимо, что-то в этом рассказе смутило его самого.
– Он взял недельный отпуск по болезни на время школьных каникул и только после этого немного отошел, – закончил Баннерман, словно оправдываясь. – На службу вышел не позднее пятнадцатого января. Можете проверить по картотеке.
– Нет необходимости. Так же, как нет необходимости говорить вам, каким будет ваш следующий шаг.
– Вы правы, – сказал Баннерман, опуская глаза. – Я говорил, что вы неплохо соображаете в нашем деле. Вероятно, я и сам не понимал, насколько был прав. Или не хотел понимать.
Он снял телефонную трубку и извлек из нижнего ящика стола толстый справочник в простом синем переплете. Листая справочник, он бросил:
– Здесь есть телефон любого шерифа в любом графстве Соединенных Штатов.
Баннерман нашел нужный номер и набрал его.
Джонни поерзал на стуле.
– Алло, – сказал Баннерман. – Управление шерифа в Пуэбло?… С вами говорит Джордж Баннерман, шериф графства Касл в западном Мэне… Да, именно так, штат Мэн. Простите, с кем я говорю?.. Так вот, полицейский Тейлор, ситуация следующая. У нас тут произошла серия убийств – изнасилования с удушением, шесть случаев за последние пять лет. Все они имели место в конце осени или в самом начале зимы. Мы… – Он поднял на Джонни страдальческий, беспомощный взгляд, затем снова опустил глаза. – Мы подозреваем человека, который находился в Пуэбло с пятнадцатого октября по… гм… семнадцатое декабря семьдесят второго года, если не ошибаюсь. Я хотел бы знать, числится ли в ваших журналах за этот период нераскрытое убийство – жертва женского пола, любого возраста, изнасилована, причина смерти – удушение. Далее, если такое преступление было совершенно и вы взяли пробу спермы, я хотел бы знать ее группу. Что?.. Хорошо. Благодарю… Я буду ждать. До свидания.
Он повесил трубку.
– Сейчас он проверит, кто я такой, затем пройдется по журналу и перезвонит мне. Хотите чашечку… ах да, вы же не пьете.
– Нет, – сказал Джонни. – Я выпью воды.
Он наполнил бумажный стаканчик. Буран выл и барабанил в стекла.
За его спиной раздался виноватый голос Баннермана:
– Ладно, чего там. Вы правы. Я бы не отказался от такого сына. Когда моя жена рожала Катрину, пришлось делать кесарево. Ей больше нельзя иметь детей, врач сказал, что это убьет ее. Тогда ей перевязали трубы, а я сделал вазектомию. Для страховки.
Джонни подошел к окну и долго стоял со стаканчиком в руке, вглядываясь в темноту. Кроме снега, смотреть было не на что, но он не мог обернуться, иначе Баннерман сломался бы окончательно. Не нужно быть экстрасенсом, чтобы почувствовать это.
– Отец Фрэнка работал на железнодорожной ветке Бостон – Мэн. Погиб, когда мальчику было лет пять. Пьяный полез сцеплять вагоны, и его буферами… в лепешку. Фрэнк остался единственным мужчиной в доме. Роско утверждает, что у него в школе была девочка, но миссис Додд быстро это дело поломала.
Ничего удивительного, подумал Джонни. Женщина, которая могла… прищепкой… собственного сына… такая ни перед чем не остановится. Тоже хорошая психопатка.
В шестнадцать лет он пришел ко мне и спросил, не возьмут ли его полицейским на полставки. Сказал, что с детства ни о чем другом не мечтает. Мне он сразу понравился. Я оставил его при себе и платил из своего кармана. Платил, сами понимаете, сколько мог, но он не жаловался. Готов был вкалывать задаром. За месяц до окончания школы подал рапорт с просьбой перевести его на полную ставку, однако в тот момент у нас не было вакансий. Тогда он устроился где-то на временную работу, а по вечерам ездил на лекции для полицейских в Горемский университет. Похоже, что миссис Додд и тут пыталась все поломать – не хотела оставаться дома одна, но на этот раз Фрэнк уперся… не без моей поддержки. Мы взяли его к себе в июле семьдесят первого года, и с тех пор он у нас… Вот вы мне говорите такое, а я как вспомню, что Катрина была там вчера утром, что она прошла в двух шагах от того человека… для меня это все равно что кровосмешение. Фрэнк бывал у нас в доме, ел с нами за одним столом, раза два мы оставляли на него маленькую Кэти… а вы говорите…