«Я и сам не могу в это поверить, — подумал Ганс, но не сказал этого вслух. — И понять тоже не могу. Я и не знал, что все эти тренировки и упражнения с Нико сделали меня таким воякой! Хотя было довольно глупо нападать на всадника, вместо того чтобы бросить в него нож или звездочку! И все же я умею сражаться на мечах гораздо лучше, чем считал раньше».
* * *
— У меня есть три желания, — так сказал Ганс, стоя среди руин, которые на одну-единственную ночь превратились в сияющий зал церемоний. Его голос слегка дрожал от благоговения — ведь он говорил с богами.
В ослепительном блеске явился Илье Всеотец, Илье Тысячеглазый, бог Гансаилсига и всего народа илсигов. Одетым во мрак явился Шальпа Безымянный, Шальпа-из-Тени, Тот-кто-Сам-Тень, покровитель ночи и воров, сын Ильса, породивший Ганса со смертной женщиной; так что Ганс воистину был Порождением Тени. И еще была там Эши, дочь Ильса, богиня любви и красоты, нежно любившая юного полубога.
И они слушали Ганса. Они были богами народа илсигов и города Санктуария, а Вашанка был богом Рэнке, богом Ранканской империи. И по велению троицы Ганс сделал то, что не смогли бы сделать боги без его помощи. Юный полубог уничтожил Вашанку и его силу и тем самым положил начало падению империи.
Когда боги спросили, чем вознаградить его за это деяние, Ганс высказал свои желания, которым суждено было сбыться:
— Во-первых, я желаю, чтобы я и никто из тех, кто близок мне, кто дорог мне, никогда не узнали истинного момента моей неизбежной смерти.
Ганс продумал все до единого слова, и боги поняли его. Они знали о Мигнариал и о ее даре видения. Ведь они были богами.
— Во-вторых, я хочу уметь превосходно сражаться любым оружием и еще желаю себе хорошего здоровья и доброй удачи.
Это было отличное пожелание, ясно выраженное, и боги были довольны.
Однако третье желание Ганса отнюдь не доставило им удовольствия. Юноша, прозванный Порождением Тени, много думал над этим желанием, после того как в течение десяти дней сбывалось любое его пожелание. После жестокой внутренней борьбы с самим собой Ганс принял решение.
— И в-третьих, — недрогнувшим голосом произнес он, — я желаю забыть все, что случилось. Все, что я делал, думал и желал (кроме сна, который я разделяю с Мигнариал, дочерью с'данзо) с того момента, как вы впервые явились мне и попросили у меня помощи в борьбе против Вашанки.
Тот-кто-Сам-Тень был оскорблен тем, что его сын не желает помнить о своем родстве с ним. Именно так Шальпа и заявил, не скрывая гнева, ибо был вспыльчивым и ревнивым богом.
Эши тоже возражала против последнего желания, поскольку питала определенные надежды на то, что этот полубог-полусмертный когда-нибудь встанет вровень с ними, и тогда он и она… О да, она любила его, полубога Ганса.
Боги спорили, Шальпа гневался, и тогда Ганс пал на колени и взмолился дрожащим голосом о самом заветном своем желании:
— Позвольте мне быть Гансом!
И тогда в волшебном зале церемоний, где хозяевами были боги, воцарилось молчание. Наконец заговорила Эши. На ее лице играла причудливая улыбка. Это лицо было олицетворением Красоты, а Эши была сама Любовь.
— Это проклятая вечная истина, — промолвила Эши. — Шальпа, твой обаятельный отпрыск — просто гений, будь он проклят!
— И он проклят, — ответил ее брат скрипучим голосом, как будто заговорила таящаяся в углу тень. — Проклят из-за своего длинного языка и своего желания. Победитель бога, спаситель города и разрушитель империи, сын бога и возлюбленный богини.., любимый богиней, а? — Шальпа бросил косой взгляд на сестру. — Проклят, обречен быть смертным, человеком, и все из-за своего дурацкого пожелания!
И Тот-кто-Сам-Тень в гневе и разочаровании.., исчез.
— Скажите моему отцу, — очень тихо произнес Ганс, — что некогда я страдал оттого, что не знал, кто мой отец, а теперь страдаю оттого, что знаю это. Скажите ему, что.., что его сыну хватит сил отвечать за свое желание.
— Верно, — отозвался Илье. — Хотя раньше я думал иначе. Да будет так!
Когда Ганс проснулся, то обнаружил, что находится в развалинах Орлиного Гнезда поблизости от Санктуария, и удивился, что он делает здесь, во имя всех преисподних? Ганс не знал, что некогда был избранным. Он ничего не помнил о своем рождении, о своих деяниях во славу богов, о своих желаниях и пожеланиях. Он и понятия не имел, что умеет превосходно владеть оружием — ему предстояло постичь это на собственном опыте.
Он вновь стал просто Гансом — или остался таковым: незаконнорожденным сиротой и ловким вором.
Он по-прежнему постоянно сомневался в себе, хотя и скрывал это, как мог.
И все же… И все же Ганс изменился. И продолжал меняться. Быть может, сам того не желая и уж наверняка не всегда выбирая самый прямой путь, задиристый юнец становился мужчиной.
— Ого! — сказал крестьянин, поприветствовав Ганса и Мигнариал. — И кого же ты привез? Неужели это Синайхал?
— Именно так он нам представился, — сказал Ганс, отказавшись от мысли заявить, будто он нашел Синайхала уже мертвым.
— Ото! Значит, он наконец получил то, что заслужил! Это сделал ты, паренек?
Лицо Ганса слегка прояснилось. Он помедлил, затем постарался придать своей физиономии мрачное выражение и зловещим голосом произнес:
— Верно. В этот раз он напал не на тех, на кого следовало. И мне не очень нравится, когда меня называют пареньком.
Необычайно худой человек виновато-уважительно склонил голову.
— Ах, простите! Ей-ей, я не хотел вас обидеть. Однако мы все очень удивлены тем, что этого кровососа убил не какой-нибудь старый рубака, а такой молодой человек, как вы. И к тому же, судя по выговору, чужеземец — именно таких этот негодяй и выбирал в жертву.
— Больше не будет! — бодро промолвил Ганс. «А я еще боялся, что меня обвинят в убийстве!»
Тем временем Мигнариал беспокойно переспросила:
— Кровосос?
Улыбающийся крестьянин заверил ее, что это всего лишь такой оборот речи. Оборот речи, и не более.
— А кто же этот второй? — Крестьянин из окрестностей Фираки подошел поближе, чтобы рассмотреть покойника, болтавшегося поперек спины лошади лицом кверху. — Ох! Бедолага… И стрела Синайхала во лбу, ох, несчастный! О, во имя Пламени.., надеюсь, это не ваш отец, юный господин?
— П-прост-то м-мой дядя, — заикаясь, выговорила Мигнариал.
И в тот миг, когда Ганс обернулся, глядя на девушку круглыми от изумления глазами, по ее щекам покатились слезы. «Ох, — восхищенно подумал Ганс, — какие надежды подает моя милая девочка!»
— Ох, бедняжка, несчастная барышня! Простите, простите, что я спросил! Но я так рад, так рад, что у вас нашелся такой сильный защитник, который сумел убить Синай.., ведь это сделали вы, молодой господин из дальних земель?