— Почему ты все еще здесь? — спросил Руэл. — Рабочие давным-давно в лагере.

Джейн, все еще не поднимая глаз, продолжала вести контрольные измерения.

— Уверена, что ты не станешь возражать, если я задержусь для пользы дела еще ненадолго.

— Разумеется, нет. Просто я приехал узнать, не случилось ли чего непредвиденного.

— Мы немного выбились из графика, — сказала она и быстро добавила: — Завтра все наверстаем. Эти последние четверть мили по горной тропе оказались очень трудными. На рассвете бригады начнут вести дорогу по дну ущелья.

— Я знаю. Ли Сунг сказал мне.

— В таком случае он должен был объяснить, что ничего особенного не произошло.

— Но ты ведь рассказываешь Ли Сунгу не обо всем? Не так ли?

— Почему же? Я держу его в курсе всех дел.

— И ты рассказала ему о том, что произошло в вагоне махараджи?

Джейн почувствовала, как вспыхнуло ее лицо, но не стала отвечать на этот коварный вопрос.

— Вижу, что нет, — негромко сказал Руэл. — Он мог только подозревать, что между нами что-то было.

— Ему нет до этого никакого дела. — Джейн резко выпрямилась, прошла по колее на несколько ярдов вперед, опустилась на колени и снова принялась за измерение. — Это все, что ты хотел спросить? Ты же видишь, что я занята.

— Нет, не все. — Он снова прошел следом за ней и остановился рядом так, чтр его тень упала на нее. — Я хотел сказать тебе, что твоя нынешняя поза меня особенно возбуждает.

Она вскинула на него глаза. Руэл стоял, слегка расставив ноги. Черные голенища кожаных сапог обхватывали его икры, мускулистые бедра облегали черные штаны. Черная рубашка тоже подчеркивала стройную, сильную фигуру. Только освещенные солнечными лучами волосы Руэла и золотистая загорелая кожа смягчали зловещую красоту. Он выглядел как принц тьмы.

— Вот так даже лучше, — улыбнулся Руэл. — Теперь я отчетливо могу представить, как ты стоишь передо мной на коленях и, полуобернувшись, смотришь именно с таким выражением. Только волосы при этом должны быть распущены, чтобы я мог погрузить в них руки. — Он помолчал. — И оба мы должны быть нагими.

Картина, нарисованная им, была варварски чувственной. Захватчик и пленница. Рабыня и хозяин. Джейн внезапно почувствовала себя беспомощной, а следом за этим удушающим чувством на нее нахлынула волна эротического волнения, как если бы она и в самом деле захотела пережить все это на самом деле.

Но она тут же опомнилась. Прочь это безумие, иначе будет поздно.

Джейн выпрямилась, вызывающе вздернув подбородок, посмотрела ему в глаза и выдавила сквозь зубы:

— Убирайся к дьяволу! Дай мне заниматься своим делом, чтобы я могла успеть все сделать в срок.

Какое-то мгновение ей казалось, что он не послушается ее. Но Руэл улыбнулся.

— Слушаю и повинуюсь! — И по-прежнему негромким голосом добавил: — Но на один миг ты это почувствовала. Признайся, Джейн.

Она, сжав зубы, промолчала.

— Да. Ты почувствовала это. — Он смотрел на нее и улыбался. — В эти дни я не смогу навещать тебя так часто, как мне того хотелось бы. Есть дела, которые я уже не могу откладывать. Поэтому мне хотелось оставить в твоей душе достаточно сильные воспоминания. Они будут будоражить тебя в мое отсутствие.

Джейн не могла поверить своим ушам. Неужели он оставит ее в покое на несколько дней?

— Давно пора было бы заняться своими делами и предоставить мне возможность закончить мои.

— Но мысленно я буду с тобой, и ты будешь помнить обо мне постоянно.

Его самонадеянность настолько возмутила Джейн, что она вспылила:

— Подожди! — Ее голос дрожал от негодования.

Он повернулся и недоуменно посмотрел на нее.

— Почему ты считаешь, что тебе дано право вершить правосудие? Ты жил таким праведником, что можешь позволить себе карать тех, кто совершил ошибку?

— Нет. Я совершал столько грехов, сколько тебе и в страшном сне не приснится. — Выражение его лица стало более жестким. — Но я никогда не причинял зла ни в чем не повинным людям, не расплатившись за это. Все мы должны расплачиваться за свои проступки, Джейн. С детских лет я усвоил, что если хочу добиться справедливости, то должен рассчитывать только на самого себя. — Его голос вдруг сорвался. — Этот мир несправедлив. И надеяться на судьбу или на Господа Бога, которые сами накажут тебя, не стоит. Я не отпущу тебя до тех пор, пока ты не выпьешь свою чашу искупления до дна.

Джейн стояла и смотрела, как Руэл садится на своего коня. Только когда он скрылся за поворотом, она смогла вздохнуть, опуститься на колени и вновь приняться за измерения.

Не видя ничего перед собой, Джейн нащупала рельс: крепкий, стальной и теплый от солнечных лучей. И ей сразу стало спокойнее на душе. Такие рельсы нелегко сломать. И точно так же она не позволит никому согнуть или сломить ее волю.

Принц тьмы!

Джейн проснулась от глухих ударов сердца.

Это всего лишь сон, попыталась она успокоить себя.

Один и тот же сон, который заставлял ее просыпаться среди ночи с того самого дня, как Руэл последний раз пришел к ней. Тот же самый сон и та же самая постыдная явь при пробуждении: соски ее были твердыми и набухшими. Они болезненно отзывались на прикосновение одеяла. И еще эта ноющая боль в лоне.

Нет, на этот раз было иначе.

Вечером перед сном ей пришлось завернуться поплотнее в одеяло, потому что ночи на острове были довольно прохладными. А сейчас она задыхалась от жары.

Джейн торопливо встала, подошла к умывальнику и ополоснула лицо холодной водой. Кожа была сухой и горела при прикосновении.

Лихорадка? Она уже переболела малярией в Казанпуре, и симптомы были хорошо знакомы.

Мысль о болезни показалась ей счастливым избавлением. Этим мучительным видениям, которые терзали ее, нашлось объяснение.

Все дело было в ее недомогании. А вовсе не в Руэле.

14

— Железная дорога? — Абдар вцепился пальцами в обитые шелком подлокотники кресла. — Сколько еще осталось до ее окончания?

— Медфорд почти закончил свой участок. Тот участок, что начали вести два с половиной месяца назад….

— Сколько еще осталось? — резко перебил его Абдар.

— Мой человек в лагере Медфорда говорит, что через четыре месяца обе колеи соединятся.

— Четыре месяца! Шотландец в это время запасает руду. Как только линия будет готова, он получит массу золота. Моего золота! — Абдар вскочил и подошел к стене, где при свете свечей мерцала последняя маска — свидетельство его могущества. — Я должен забрать то, что принадлежит мне по праву.