Джоунси посмотрел под столом, заглянул в ящики, сложенные у дальней стены, в бардачок под пассажирским сиденьем «арктик кэт». Там лежали запасная фара, все еще в коробке, и полпачки «Лаки Страйк», но чертова лента как сквозь землю провалилась.
Он физически ощущал, как утекают минуты. В какую-то из них ему ясно послышался голос Бива, зовущий его, но Джоунси не хотел возвращаться без ленты, поэтому просто поднял старый клаксон, валявшийся на полу, и несколько раз нажал резиновую потрескавшуюся грушу, извлекая заунывный вой, который наверняка страшно понравился бы Даддитсу.
Чем яростнее он расшвыривал барахло в поисках ленты, тем настоятельнее казалась необходимость отыскать ее. Нашелся, правда, моток шпагата, но как, спрашивается, закрепить туалетное сиденье шпагатом?! Кажется, в одном из кухонных шкафчиков спрятан скотч, Джоунси был почти в этом уверен, но тварь в туалете, судя по плеску, довольно сильна, что-то вроде рыбы приличного размера. Скотч просто не выдержит.
Джоунси нерешительно переминался, оглядывая сарай, теребя волосы (он не надел перчатки и не слишком долго пробыл здесь, чтобы замерзнуть), при каждом выдохе выпуская на волю белые комочки пара.
— Где же, мать твою? — вопросил он вслух, злобно треснув кулаком по верстаку.
От удара невысокий штабель ящичков, набитых гвоздями, шайбами, гайками и шурупами, перевернулся, содержимое рассыпалось, и по полу покатился большой рулон изоленты. Подумать только, он, должно быть, десять раз смотрел на нее, не замечая!
Джоунси сгреб рулон, сунул в карман куртки (хорошо еще, не забыл одеться потеплее, хотя даже не потрудился застегнуть молнию) и повернулся к двери. И тут раздался пронзительный вопль Бивера. Леденящие кровь звуки едва доносились сюда, но Джоунси без труда их расслышал. Истошные, мучительные, полные боли.
Джоунси рванулся к двери.
8
Биверова мама недаром твердила, что зубочистки рано или поздно прикончат его, но разве в голову ей могло прийти подобное?!
Послушно сидя на закрытой крышке унитаза, Бив сунул руку в нагрудный карман комбинезона, чтобы вытащить очередную зубочистку. Но там не осталось ни одной — все рассыпались по полу. Две-три, правда, не были измазаны кровью, но для того чтобы их достать, пришлось бы приподняться и чуть наклониться вперед.
Бивер яростно спорил с собой. «Сиди, как пришитый», — велел Джоунси, но эта тварь в туалете наверняка провалилась вниз, «погружаемся, погружаемся, погружаемся» — как говорили в старых военных фильмах про подводников. Но даже если и нет, он всего лишь оторвет зад от сиденья на секунду-другую. Если тварь прыгнет, Бивер плюхнется обратно всей тяжестью, может, сломает ей тонкую чешуйчатую шею (при условии, что таковая имеется).
Бив с тоской взирал на зубочистки. Парочка достаточно близко, только руку протяни, но класть в рот окровавленные зубочистки, особенно если вспомнить, откуда взялась кровь… бр-р-р… И кроме того, эта странная мохнатая плесень, растущая в крови, в полосках цемента между кафелем, и… да, теперь он ясно видит… и на зубочистках тоже, правда, не на тех, которые не попали в кровь. Абсолютно чистые и белые, и он никогда в жизни не нуждался так отчаянно в привычных ощущениях, в кусочке дерева, успокаивающе хрустящем под зубами, как сейчас.
— Хрен с ним, — пробормотал Бив и, подавшись вперед, вытянул руку.
Пальцы чуть-чуть не доставали до ближайшей чистой зубочистки. Он напряг мышцы бедра, и зад соскользнул с сиденья. Он как раз подцепил зубочистку — ага, поймал, — в это мгновение что-то ударилось в закрытую крышку сиденья, ударилось с ужасающей силой, едва не вбив крышку в его незащищенные яйца, и вытолкнуло его вперед. Бивер схватился за душевую занавеску, в отчаянном усилии удержаться на ногах, но занавеска с металлическим лязгом колец оторвалась от карниза, подошвы заскользили в крови, и Бивер растянулся на полу с головокружительной скоростью человека, выброшенного катапультой из кресла пилота. Позади взметнулось сиденье, с грохотом ударилось об унитаз, и что-то мокрое и тяжелое рухнуло Биверу на спину. Что-то, показавшееся ему мускулистым хвостом, червем или оторванным от чьего-то уродливого тела пластинчатым щупальцем, свернувшимся между его ногами и стиснувшим и без того ноющую мошонку в мощном питоноподобном объятии. Бивер взвыл, приподняв голову с окровавленного кафеля (на подбородке большая ссадина, глаза вылезают из орбит). Тварь, мокрая и холодная, растянулась от затылка до поясницы, как живой свернутый ковер, издавая пронзительно-оголтелое чириканье, стрекот взбесившейся обезьяны.
Бивер снова вскрикнул, пополз на животе к двери, потом кое-как встал на четвереньки, пытаясь стряхнуть тварь. Стальная веревка между ног сжалась снова, и откуда-то из жидкого марева боли, бывшего когда-то его пахом, раздался тихий хлопок.
Иисусе, успел подумать Бив. Член Иисуса всемогущего, похоже, это мое яйцо…
Визжа, потея, с высунутым, болтающимся по-собачьи языком, Бивер сделал единственное, что пришло в голову: перевернулся на спину, в тщетной попытке раздавить гадину о кафель. Тварь снова зачирикала, едва не оглушив его, и принялась лихорадочно извиваться. Бивер сгреб хвост, свернувшийся между бедрами, гладкий, безволосый… шипастый, словно усеянный снизу крючками из жесткой щетины. И мокрый. Вода? Кровь? И то, и другое вместе?
— А-а-а-а! О Боже, отпусти! Сука гребаная, отпусти! Иисусе! Мои долбаные яйца! Иисусе-е-е!
Но прежде чем он успел запустить руку под хвост, в затылок вонзилась пригоршня игл. Бивер с ревом вскинулся, и тварь неожиданно отвалилась. Он попытался встать на ноги. Пришлось отталкиваться руками, потому что сил не осталось, а ладони все скользили, и уже не только в крови. Из разбитого унитаза сочилась вода, и пол превратился в каток.
Наконец, поднявшись, он увидел нечто льнущее к косяку двери и походившее на хорька-уродца: без ног, но с толстым красновато-золотистым хвостом. Вместо головы — что-то вроде покрытого слизью бесформенного кома, с которого пучились налитые злобой черные глазки. Нижняя половина нароста распадалась, обнажая частокол зубов. Внезапно тварь бросилась на Бивера, как змея: ком метнулся вперед, безволосый хвост обвился вокруг дверной ручки.
Бивер, с визгом отпрянув, поднес к глазам руку, на которой больше не было трех пальцев. Остались только большой и мизинец. Как ни странно, боли не было или все поглотила боль от раздавленной мошонки. Бивер попытался отступить, но уперся икрами в разбитый унитаз. Дальше пути не было.
И эта тварь сидела в нем? — успел подумать Бивер. Она в нем сидела?
Тварь разжала хвост или щупальце — кто знает? — и снова ринулась на него: в верхней половине рудиментарной головы поблескивают идиотски безумные глаза, нижняя утыкана костяными иглами. Откуда-то далеко, из какой-то другой вселенной, где еще сохранился разум, доносился голос Джоунси, но Джоунси опоздал, навсегда опоздал.