В ответ послышался шорох, словно тварь проползла вверх еще немного. Да, он совсем разбит. Но, к несчастью, Ловец снов еще и представлял собой лакомый кусочек.
Тварь снова зашевелилась. Вряд ли она станет ждать долго, а скорее всего просто не может ждать: это все равно что засунуть геккона в холодильник. Сейчас она свалится на него. И только теперь Пит осознал самое ужасное: он так зациклился на пиве, что совсем забыл о чертовых ружьях.
Первым порывом было забиться поглубже в хижину, но, наверное, это было бы ошибкой, все равно что бежать в глухой тупик. Вместо этого Пит схватил высунувшийся из огня конец ветки, которую только что успел туда бросить. Другой конец жарко пылал. Он пока не стал ее вынимать, только некрепко сжал.
— Попробуй подойди! — крикнул он жестяной крыше. — Любишь погорячее? У меня для тебя кое-что приготовлено. Давай попробуй! Ням-ням.
Ничего. На крыше тишина. Только мягкое «плюх» снежного сугробика, свалившегося с ближайшей сосны: это нижние ветви избавлялись от бремени. Пит стиснул импровизированный факел, наполовину вытащил из огня и снова крикнул:
— Ну же, сволочь, давай! Я вкусный, я горячий и жду тебя!
Ничего. Но тварь там и не будет медлить, он знал. Скоро она придет.
3
Время тянулось. Долго он сидел тут? Пит не знал: часы остановились совсем. Иногда его мысли вроде бы обострялись, как в те годы, когда они дружили с Даддитсом, хотя, честно сказать, по мере того как они взрослели, а Даддитс оставался прежним, такое случалось реже, словно их меняющиеся тела и мозги теряли способность воспринимать странные сигналы Даддитса. Вот и сейчас, кажется, все было, как прежде, но не совсем. Возможно, появилось что-то новое. Скорее всего имевшее некое отношение к огням в небе. Пит сознавал, что Бивер мертв, и, похоже, что-то ужасное случилось с Джоунси, но он не знал что.
Но что бы ни случилось, Пит считал, что Генри тоже знает все, хоть и не до конца. Генри сидел глубоко в голове у Пита, и мысли его легко читались:
Бенберри-кросс, Бен-берри-кросс, бом-бом, на палочке верхом…
Ветка догорела почти до самой руки Пита. Что он будет делать, если факел окажется слишком коротким? Ведь тварь вполне может потерпеть и дождаться своего часа.
Но тут новая мысль ударила в мозг, ясная, как день, и накаленная паникой. Заполнила все пространство черепа, и он стал выкрикивать вслух непонятные самому фразы.
— Пожалуйста, пощадите нас! Ne nous blessez pas! [24]
Но они не слушают, не слушают, потому… что?!
Потому что они отнюдь не беспомощные маленькие инопланетяне, надеющиеся, что кто-то подарит им телефонную карту компании «Нью-Инглендтел», чтобы они могли позвонить домой, они — смертельно опасная болезнь. Ползучий, слепой в своей злобе рак, хвала Иисусу, и, мальчики, мы все одна огромная радиоактивная инъекция химиотерапии. Слышите, мальчики?
Пит понятия не имел, слышат ли они, мальчики, к которым обращался голос, но он слышал. Они идут, мальчики идут, Алые Пираты надвигаются и никакие в мире мольбы их не остановят. И все же они молили, и Пит молил вместе с ними.
— Пожалуйста, пощадите нас! Пожалуйста! S'il vous plaît! Ne nous blessez pas! Ne nous faites pas mal, nous sommes sans défense! [25] — Жалобные всхлипы. — Пожалуйста! Ради Бога, мы беспомощны…
Пит мысленно видел протянутую руку, собачье дерьмо, плачущего, почти голого мальчика. И все это время тварь на крыше, извиваясь, ползла, умирающая, но не бессильная, безмозглая, но не глупая, подкрадывалась к Питу сзади, пока он лежал на боку, рядом с мертвой женщиной, прислушиваясь к звукам апокалиптической бойни.
Рак, сказал человек с белыми ресницами.
— Пожалуйста! — взвизгнул Пит. — Мы беспомощны!
Но ложь ли это или правда, уже было слишком поздно.
4
Снегоход, не снижая скорости, пролетел мимо укрытия Генри. Шум мотора замирал вдалеке. Теперь можно было без опаски выбраться, но Генри остался на месте. Не мог двинуться. Интеллект, поселившийся в теле Джоунси, не учуял его либо потому, что отвлекся, либо потому, что Джоунси каким-то образом… все еще мог…
Нет. Мысль о том, что внутри этого ужасного облака что-то осталось от Джоунси, по меньшей мере не правдоподобна.
И сейчас, когда ОНО убралось… ну, скажем, отдалилось, на него обрушились голоса, голоса бесцеремонно лезли в голову, сводя с ума своей трескотней, как когда-то плач Даддитса, по крайней мере до того, как время и годы положили конец почти всей этой чепухе. Один из голосов принадлежал человеку, упомянувшему о каком-то грибке (легко погибает, если только не попадет на живой организм), потом что-то о телефонной карте «Нью-Инглендтел», и… химиотерапии? Да, большая радиоактивная инъекция химиотерапии…
Генри подумал, что это голос безумца. Господь знает, он лечил таких достаточно, чтобы сразу распознать.
Остальные голоса заставили его усомниться в собственном рассудке. Некоторые он распознал. Уолтер Кронкайт [26] , Багс Банни [27] , Джон Уэйн [28] , Джимми Картер [29] . Иногда вступала женщина, кажется, Маргарет Тэтчер. Голоса говорили то по-английски, то по-французски.
— Il n'y a pas d'infection ici [30] , — пробормотал Генри, заплакал, хотя, к своему удивлению и воодушевлению, обнаружил, что слезы на этот раз идут не от сердца, откуда, по его мнению, исходят все слезы и смех. Слезы ужаса, слезы жалости, слезы, взламывающие каменную почву себялюбивой одержимости и взрывающие скалу изнутри. — Тут нет никакой инфекции, пожалуйста, о Боже, прекратите, не надо, не надо, nous sommes sans défense, NOUS SOMMES SANS … [31]
Но тут с запада понесся громовой обвал голосов, и Генри стиснул руками голову, боясь, что вопли, пронизанные болью, просто взорвут ее изнутри.
Ублюдки попросту…