— Всего четыре фразы, повторяются снова и снова, — добавил Андерхилл, загибая пальцы: — «Не раньте нас», «Мы беззащитны», «Здесь нет инфекции» и последняя…
— Нет инфекции, — протянул Курц. — Ха! Ну и наглецы!
Он видел снимки красновато-золотого пуха, растущего на деревьях вокруг Блю-Боя. И на людях. В основном на трупах. Биологи назвали его грибком Рипли, по имени той крутой бабы, которую играла Сигурни Уивер в космическом сериале. Большинство из них были слишком молоды, чтобы помнить другого Рипли, который вел в газетах рубрику «Хотите верьте, хотите нет». «Хотите верьте, хотите нет» давно уже канула в небытие как слишком заумная для политкорректного двадцать первого века. Но как бы она вписалась в ситуацию сейчас! О да, как винтик в резьбу! В сравнении с происходящим сиамские близнецы и двухголовые коровы старика Рипли казались положительно нормальными!
— И последняя, — добавил Андерхилл. — «Мы умираем». Это представляет интерес из-за двух вариантов французского перевода. Первый соответствует литературному языку. Второй — on creve — это сленг. У нас это звучало бы: «мы подыхаем».
Он взглянул на Курца, искренне жалевшего, что Перлмуттер не видит этого, впрочем, все еще можно исправить.
— Они действительно подыхают? Даже если предположить, что не мы им в этом помогли?
— Но почему французский, Оуэн?
— Вероятно, второй язык. — Андерхилл пожал плечами. — Кто знает?
— А-а-а… А цифры? Хотят показать, что мы имеем дело с разумными существами? И что любой другой вид способен прилететь сюда из другой звездной системы, или измерения, или откуда еще там?
— Наверное. А как насчет сигнальных огней, босс?
— Большинство сейчас в лесу, но быстро затухают, как только кончается заряд. Те, которые мы смогли вернуть, похожи на жестянки с консервированным супом и содранными этикетками. Учитывая их размер, шоу получается чертовски эффектным, не находите? Местные в штаны от страха наложили.
Рассеиваясь, огни оставляли колонии грибка, или спорыньи, или черт его знает, как оно называлось. То же самое можно сказать и о самих инопланетянах. Те, которые остались, собирались вокруг корабля, как пассажиры у сломавшегося автобуса, и ныли, что они не заражены, il n'y a pas d infection ici, слава тебе Господи, можно вздохнуть спокойно. Но едва эта штука попадала на тебя, ты, вероятнее всего, как это выразился Оуэн, «спекался». Конечно, точно еще ничего не известно, пока слишком рано говорить о чем-то определенном, но они вправе делать предположения.
— Сколько инопланетян осталось наверху? — осведомился Оуэн.
— Где-то порядка сотни.
— Что еще нам неизвестно? Кто-нибудь имеет представление?
Курц отмахнулся. Откуда ему знать? Право знать — не его сфера. И не парней, приглашенных на эту веселую вечеринку перед Днем благодарения.
— Как по-вашему, выжившие — это команда? — допытывался Андерхилл.
— Неизвестно. Может, и нет. Чересчур много для команды, недостаточно для колонистов и слишком мало для ударных частей.
— А что еще творится там, наверху? Ведь есть же что-то еще, так?
— Настолько уверен в этом?
— Да.
— Почему?
— Интуиция, — пожал плечами Андерхилл.
— Ошибаешься, — мягко поправил Курц. — Не интуиция. Телепатия.
— Ты это о чем?!
— Невысокого уровня, разумеется, но сомнений никаких быть не может. Человек ощущает нечто, чему первое время не может подобрать ни названия, ни объяснения. Но через несколько часов способность проявляется в полной мере. Наши серые друзья, похоже, разносят эту болезнь, как проклятый грибок.
— Мать твою, — прошептал Оуэн.
Курц ничего не ответил, спокойно наблюдая за Андерхиллом. Он любил наблюдать за погруженными в раздумья людьми, при условии, что они в самом деле умеют мыслить, но тут было кое-что другое: он слышал мысли Оуэна — слабый, но отчетливый звук, подобный шороху океана в морской раковине.
— Грибок быстро гибнет в окружающей среде, — проговорил наконец Оуэн. — На них она тоже плохо действует. Как насчет экстрасенсорного восприятия?
— Об этом пока еще слишком рано говорить. Но если эта способность остается навсегда, мало того, распространится за пределы того отстойника, где мы сейчас находимся, ситуация в корне изменится. Вы, разумеется, это понимаете?
Андерхилл понимал.
— Невероятно, — сказал он.
— Я думаю о машине, — внезапно бросил Курц. — О какой машине я думаю?
Оуэн вскинул на него глаза, очевидно, пытаясь решить, не шутит ли собеседник. Но увидев, что Курц вполне серьезен, потряс головой.
— Откуда мне… — И осекся. — «Фиат».
— На самом деле «феррари», но это не важно. Я думаю о мороженом… какой сорт?
— Фисташковое, — сказал Оуэн.
— В точку.
Помолчав немного, Оуэн нерешительно спросил Куpца, может ли тот назвать имя его брата.
— Келлог, — не задумываясь, ответил Курц. — Господи, Оуэн, что за имя для мальчишки?!
— Девичья фамилия моей матери. О Боже! Телепатия!
— Представляете, в какой заднице окажутся устроители «Риска» и «Кто хочет стать миллионером», если эта штука распространится по всей стране?
За стеной раздался выстрел, потом — вопль.
— Вы не смели этого делать! — кричал кто-то голосом, полным страха и возмущения. — Не смели!
Они подождали, но все было тихо.
— Подтвержденное количество тел серых человечков — восемьдесят один, — сказал Курц. — Возможно, их больше. Как только они падают вниз, немедленно начинают разлагаться. Не остается ничего, кроме слизи… а после — грибка.
— По всей Зоне?
Курц покачал головой.
— Представьте клин, указывающий на восток. Тупой конец — Блю-Бой. Мы находимся примерно в середине клина. К востоку отсюда шатаются еще несколько нелегальных иммигрантов из фракции «серых». Сигнальные огни в основном появляются в зоне клина. Инопланетный Дорожный Патруль.
— Это все нужно поджарить? — спросил Оуэн. — Не только серых человечков, корабль и сигнальные огни, но и всю чертову местность?!
— Я не готов говорить об этом сейчас, — сказал Курц.