– Я видел.
Улеб отстранился и исподлобья глянул на Кузьму.
– Красивый город на холме. Внизу Сож…
– И вправду видел, – вновь всхлипнул Улеб. – Как там хорошо!
– Воротится Игорь из полона, вернет тебе удел.
– Вас я возьму к себе, – стукнул кулаком по столу Улеб. – С родной стороны вас прогнали, а я возьму. Нет у меня сейчас людей ближе. Ты, боярин, – повернулся он к Вольге, – будешь у меня воеводой – я только саблей тебя владеть подучу, а ты, Кузьма, станешь огнищанином. Будешь всем двором моим управлять. Только, что не воровать! – погрозил он пальцем. – И тиунам не воли не давать!
– Я их вот так! – показал Кузьма кулак.
– Правильно! – мотнул головой Улеб. – Ох, как мы, бояре, запируем. Женю вас на боярских дочках, самых красивых и богатых выберем. Чтоб во! – развел он руки, показывая размер красоты. – Сам женюсь. Может, у Игоря дочку сосватаю. Молода еще, но попрошу князя. Ох, будем пировать! Я песни петь буду. Люблю. Сам сочиню.
– Про поход Игоря?
– И про поход! – Улеб решительно махнул рукой и едва не упал с лавки. Кузьма вовремя поддержал. – Славный был поход. Как мы с зарания, в пяток, потоптали поганые полки половецкие…
– Что? – вскочил Кузьма.
– И повлекли по Полю красных девок половецких… – продолжил Улеб и упал лицом на стол.
– Князь! – толкнул его в плечо Кузьма. – Князь?.. – он растеряно оглянулся на Марфушу. Та решительно подошла к столу.
– Несите его, бояре, в опочивальню. Я покажу куда…
– Феодал хренов! – сказал Кузьма, когда они воротились за стол. – Раскомандовался… Спой ему! Может, и гопака сплясать?!.
– Сам говорил: благодетель! Кто спинку князю парил, пока я на полке мерз?
– Обидели детинушку… Кто на Марфушу пялился?
– Не привык к вашим утехам. Зря ты на Улеба. Он человек образованный. Знает историю, генеалогию, занимался летописанием.
– В юности. А затем четырнадцать лет служил наемником у разных князей. Высококультурное занятие.
– Зачем ты его поил?
– Не отрава! Проспится. Утром рассольчику хлебнет и счастлив будет. Здесь за доблесть считается на пиру рога в землю воткнуть…
– Как будто у нас иначе.
– Не забыл еще?
– Вспоминать некогда. После того, как старик нас оборотил, и тебя в Путивль увезли, меня Улеб забрал. Подучил… Раньше лошадь я издалека видел. Ну, там копье, щит… Как нападать, как отбивать удары… Курс молодого бойца. Здесь народ приметливый – меч у меня сразу забрали. Чтобы себя ненароком не поранил… Кистень одобрили.
– Разбоем в детстве баловался?
– В секцию карате ходил. Мода в те годы была: кричали "ки-й-а!" по подвалам. С нунчаками баловались. Тот же кистень, только легче. В спецназе меня кое-чему учили. После тренировок руки вспомнили…
– Много половцев убил?
– Шестерых. Седьмого мне приписывают. Хана Василько зарезал.
– Сам еще не научился?
– Чего цепляешься?
– Непривычно. Преподаватель университета, кандидат наук, человек образованный, можно сказать – культурный, бродит по дорогам с кистенем, аки тать, и губит напропалую души половецкие. Пусть языческие, не крещеные, но все равно…
– Чего их жалеть? Все равно мертвые – восемь веков прошло.
– Это когда мы с тобой в двадцать первом веке. Но мы здесь. А как самого убьют?
– Как меня могут убить в двенадцатом веке, если я родился в двадцатом?
– Парадоксы любишь? Я тебя в бане не зря осматривал. Как человек из двенадцатого века может посадить синяк тому, кто по твоей теории еще не родился? Кроме того, они живые люди. Радуются, плачут, стонут от боли…
– Не знаю, Кузьма, – вздохнул Вольга. – Если откровенно, то и думать не хочу. Все мои предки были военными, отец хотел, чтоб я пошел в офицерское училище. А меня, дурака, на историю потянуло. Какой из меня ученый? Сдуру нашел древний клад, сдуру прославился, по недоразумению защитил кандидатскую диссертацию. Учил студентов, в чем сам едва разбираюсь. Отец прав. Здесь мои знания не нужны. О своей истории они знают больше, чем все наши академики вместе взятые. Они в ней живут. Если я могу быть здесь полезным, махая кистенем, то я буду им махать. И еще… Я вдруг понял, что мне нравится. Воевать, командовать людьми… Огромное удовольствие доставляет перехитрить врага, внезапно напасть на него, уничтожить. Взять добычу. Вот! – Вольга поднял обе руки, показывая браслеты, – один был золотой, другой серебряный. – Не только и даже не столько для красоты. Серебряный в любой момент можно поменять на лошадь, золотой – на две. Все свое носишь с собой. Просто и функционально.
– Натурализовался, значит?
– Приспособился. После сечи я привел в Путивль тринадцать смердов – с оружием и на конях. Сегодня княгиня Ярославна дозволила мне набирать свой отряд. Улеб будет водить опытных воев, а я тех, кто от сохи. Народное ополчение. Вспомогательные операции, партизанская война против мелких отрядов противника, в случае осады города встанем за заборола. Я здесь нужен, делаю важное дело. Это моя родина, пусть и древняя. Могу и должен ее защитить. Ты меня какими-то степными бандюгами попрекаешь, жалеешь их. Хоть раз видел, что они творят? Женщины со вспоротыми животами в сожженной деревне? Маленькие девочки, изнасилованныех всей ордой – насмерть! Задумывался, что испытал этот ребенок в последние минуты своей жизни? Как он плакал и стонал?!.
– Прости, Аким! – Кузьма тронул его за руку. – Или тебя лучше Вольгой звать?
– Старик сказал Вольга, пусть так и будет, – сердито сказал Аким. – Чтоб не путать. Ты, я вижу, тоже не потерялся?
– По схожим обстоятельствам. Я сын колхозного механизатора и сельской фельдшерицы. Мама с детства врачом стать мечтала, но выучилась только на фельдшера. Хотела в медицинский институт поступать, да вышла замуж, дети пошли. В медицинском заочного факультета нет… У нас дома учебники были, справочники врача, анатомические атласы. Любимое мое чтение с малых лет. Наизусть знал. Вся родня хотела, чтоб во врачи… А я в филологи…
– Чем операции делаешь?
– Есть здесь один кузнец… У него дед Людотой звался, прадед, отец, он тоже Людота… Династия кузнечная. Показал ему на пальцах, кое-что для ясности нарисовал угольком. Мастер, на лету схватывает. Конечно, инструмент минимальный. Пара скальпелей, кривые иглы – раны шить, пилка, зажимы примитивные… Ты вот про спирт спрашивал. Идем!
Кузьма взял со стола глиняный светильник, поправил плавающий в масле фитилек. Длинным коридором они прошли чуть ли не весь дом, выстроенный буквой "П", спустились по деревянной лестнице в комнату с большой печью посреди. Кухня, понял Вольга. Кузьма поставил светильник на большой стол и зашарил в углу. Вытащил и водрузил к свету выдолбленное из короткого бревна корыто. Вольга заглянул внутрь. Вдоль корыта, скрученная спиралью, лежала медная труба. Концы ее выходили наружу с обеих сторон.