– Этот!.. Они убили Улеба… Это Лисий Хвост, воевода Святополка. Это ему князь приказал… Не хотел, чтобы Улеб вернулся в Гомий!..
Тудор обернулся к Святополку.
– Я не приказывал! – вскричал тот, бледнея. – Это он сам!
– Приказывал?! – склонился Тудор к Лисьему Хвосту.
Тот хмуро молчал.
– Я не приказывал! – срывающимся голосом повторил Святополк.
– Тогда и розыску конец! – заключил Тудор и повернулся к Вольге. – Лисий Хвост убил твоего друга – выдаю его тебе головой!
– Спаси, княже! – завопил Лисий Хвост, подползая на коленях к жеребцу Святополка. – Я верой и правдой служил твоему отцу и тебе послужу! Заступись!..
Святополк молчал, нервно кусая губы. Вольга подошел к телу Улеба, вытащил из ножен князя широкую, тяжелую саблю. Снова встал перед Тудором.
– Улеб долго учил меня, – пробормотал тихо, – а у меня никак не получалось…
Внезапно он резко повернулся на месте. Сабля в его руке, описав сверкающий полукруг, со свистом ударила продолжавшего ныть Лисьего Хвоста по шее. Голова старого воеводы подскочила и скатилась ему за спину. На миг всем открылся розовый сруб с торчащей посреди белой костью. Тут же фонтаном брызнула кровь, и обезглавленное тело мешком повалилось вперед.
– Смотри! – закричал Вольга, показывая окровавленную саблю Святополку. – Для того, чтобы ты княжил в Гомии, сгинуло три человека и среди них Улеб… Ты мизинца его не стоишь, падаль феодальная! Ты обнимал его, пил с ним мед, а сам подослал убийц! Убил брата… На Руси уже есть один Святополк окаянный, погубивший братьев за княжий стол, ты будешь вторым! Не будет тебе счастья на этом княжении! Найдется тот, кто выгонит тебя, не дав шубы в мороз, как твой изверг-отец выгнал семью Улеба…
Святополк пришпорил коня и поскакал прочь.
– Что лаешься? – миролюбиво сказал Тудор. – В вашей стороне не убивают за уделы?
– Убивают… – после молчания ответил Вольга. – Но у нас убийц судят и наказывают!
– Вот и ты наказал!..
Тудор тронул бока своей кобылки каблуками и зарысил вдоль болота, осматривая поле битвы. Вольга бросил саблю на траву.
Позади кашлянули – кто-то стоял за его спиной. Вольга оглянулся.
– Говорил тебе, боярин, что тут брат идет на брата и за имение готовы глотки друг другу перегрызть, – Микула вздохнул. – Вот… Сгубили молодого князя, а за что?.. – Микула помолчал. – Улеб меня к себе звал служить, обещал сотским сделать в Гомии. Я б пошел – он добрый, хотя для виду и покричать любил… Теперь идти некуда. Ты тоже добрый человек, боярин, и друг твой Кузьма добрый. Вы волками оборачиваетесь, а сердце у вас человеческое. А они с виду люди, а суть – волки…
Что-то мешало Вольге у шеи. Он поднял руку и нащупал стрелу, все еще торчавшую в его броне; в горячке боя он совсем забыл про нее. Вольга взял за ее черен, рывком дернул и поднес стрелу к глазам. Наконечник был четырехгранный, бронебойный. Чуть ниже и…
– Кому-то и ты дорогу перешел, боярин, – сказал позади Микула.
Сжимая стрелу в руке, Вольга медленно пошел прочь. Вои расступались перед ним, а он скользил взглядом по их лицам – чужим, отстраненным. И вдруг увидел родное. На побледневшем – так, что даже пропали веснушки, лице Василько голубели широко открытые глаза. Вольга решительно двинулся к нему. Василько упал на колени.
– Прости, воевода! – заныл визгливо. – Бес попутал!
– Так это ты стрелял? – спросил Вольга, вдруг все понимая. Василько затих. – Но почему?
– Марфуша… – Василько всхлипнул. – Люблю я ее. Давно. Стрый мне все толстых сватает, какие самому нравятся, а она маленькая, шустрая… Сначала ее за другого отдали, но он погиб в Поле, я обрадовался… Попросил, чтобы Кузьму к ней поселили, чтоб в гости ходить. А тут ты приехал…
Вольга бросил стрелу и рывком вздернул Василько на ноги. Ненавидяще глянул в побелевшие от страха глаза.
– И давно ты хочешь меня убить?
– В первый раз, когда Кузьму с Микулой пошли выручать. Дело опасное, думал, если что, никто и не спросит… Ну, попала половецкая стрела в волка… Не вышло. Тогда решил здесь.
– В спину?
– Спереди тебя не убьешь. Ты заговоренный – стрелы отскакивают.
– Что ж промахнулся? Первый стрелок в Путивле?
– Руки дрожали.
– Боялся?
– Боялся. Про Марфушу думал: вдруг узнает? И не пойдет за меня?..
– Да ты б ее бил каждый день – за то, что не был первым! – разъярился Вольга. – И за то, что она меня, чужака, приняла и полюбила… Это такая девочка! Добрая, чистая, умная… Ей бы врачом быть, хирургом. Ей люди руки целовали бы! А ты б ее сапоги заставил снимать и онучи свои вонючие раскручивать, как у вас, феодалов, принято! Да еще и покрикивал бы, плеточкой помахивал!
– Что ты, боярин! – Василько испуганно отдирал руки Вольги от своей брони. – Да я ее даже пальцем… Пусть бы только согласилась! Я ей сам ноги мыть буду…
– Повесить его? – деловито спросил позади Микула. – Или сам зарубишь, как Лисьего Хвоста?
Вольга обернулся и некоторое время непонимающе смотрел на Микулу. Разжал пальцы, выпуская железную рубашку Василько.
– Загостился я здесь, – сказал хрипло…
Русский был странный. Среди шумного многолюдья торжища, раскинувшегося на вытоптанном лугу под стенами Путивля, он один ничего не продавал и не покупал. И не суетился. Спокойно стоял в стороне, с любопытством поглядывая на Костаса. Купца это тревожило, мешая вести торг, он и сам украдкой поглядывал на незнакомца. Одет русский был небогато, но чисто, и почему-то без шапки – это на таком-то солнцепеке! На тиуна или мытника он не походил, на дружинника или боярина – тоже. Костас уже подумывал послать слугу – расспросить о странном госте, как тот вдруг подошел сам, улучив миг, когда покупатели рассеялись.
Вблизи Костас разглядел русского лучше. Он был средних лет – в красивых волнистых волосах уже заметны паутинки седины, небольшая борода с такими же паутинками, круглое загорелое лицо. Редкие даже в Руси зеленого цвета глаза смотрят умно.
– Салут! – поздоровался русский на латыни. – Можно поговорить с тобой, уважаемый!
Русский говорил медленно, старательно выговаривая слова. Его латынь была сухая, мертвая – такую Костас учил когда-то с ритором. Купец удивился еще больше. В южной русской земле латынь знают только монахи, да и то один из сотни. "Почему он не хочет говорить по-русски? – подумал купец. – Хочет щегольнуть, поговорив с иностранцем на его языке? Русские это любят. Но мой родной язык – греческий…"
Вслух Костас ничего не сказал, только поклонился. Когда ты двадцать лет ездишь с караванами от Понта Эвксинского в далекие северные земли да еще через дикое Поле, привыкаешь не удивляться. Даже древней латыни в устах русского.