— Ишь, как! — съязвил, оценив творение.
— Лучше б помог! — окрысился Крайнев.
Саломатин умолк и послушно натягивал сукно, пока Крайнев изнутри прижимал его планками.
— Чтоб не поддувало! — пояснил он, собирая инструмент.
— Зачем это буржуйство? — спросил комбат, трогая вытесанный Крайневым стульчак и сиденье, обтянутое войлоком.
— Мы с тобой можем делать это на морозе, — сказал Крайнев. — Женщин надо беречь. Им рожать…
— Теперь понимаю, почему она выбрала тебя, — вздохнул комбат и дал совет: — Повесь замок. Станут ходить, как на экскурсию, загадят, сукно обдерут…
— Сам бы не догадался! — буркнул Крайнев и повел гостя в дом — ставить магарыч.
Нечаянно выпавшие дни отдыха Крайнев потратил с максимальной пользой. Первым делом собрал старост деревень, где осели еврейские семьи. Крайнев хотел знать, как встретили беженцев, нужна ли помощь. Все-таки лишние рты… Крайнев с ходу предложил выдать из своих закромов по два мешка зерна на каждую пришлую душу. К его удивлению, люди обиделись.
— Нешто сами не прокормим?! — сказал Федот, бывший колхозный бригадир из Заболотья. — Урожай хороший, хлеба хватит. Это ж наши люди… Сколько горя хватили! Работы им в Городе не давали, денег не было, кормились с огорода или добро продавали. Потом и вовсе стрелять повели… Не надо помощи!
— Тогда по корове для семей с маленькими детьми! — предложил Крайнев.
Это предложение понравилось. Собрание после горячего обсуждения решило: семьям, взявшим животных, помочь сеном и другими кормами. Если корова окажется стельной, теленок переходит в собственность семьи, а вот сама корова будет во временном пользовании. Теленка еще надо выходить, а корову дают дойную, к тому же казенную. Крайнев не спорил. Он давно понял, что слабо разбирается в непростых деревенских взаимоотношениях. Такой дорогой по деревенским представлениям подарок, как корова, мог вызвать неприязнь к евреям. Животное во временном пользовании — другое дело. Раз чужая, завидовать нечему! Крестьянская психология…
— Узнайте, у кого из детей плохо с одеждой и обувью! — попросил Крайнев напоследок. — Зима на носу!
Мужики разом притихли, и Крайнев торопливо добавил:
— Речь о всех детях! У кого отцы на фронте, кормильца нет, кто бедствует… Составьте списки с подробным обоснованием. Рассмотрим, постараемся помочь.
— Доброе дело! — согласился Федот. Другие старосты согласно закивали. Когда собрание разошлось, Крайнев долго сидел задумавшись. Соня отчасти права. Евреев приняли по-братски, но если целенаправленно помогать только им, скажут: «Уполномоченный с еврейкой живет! Она им крутит!» Ничего не докажешь, и, главное, кто-нибудь из завистников возьмет да и сбегает в Город к Ланге…
После старост Крайнев занялся обороной. Саломатин снова поселил бойцов в школе. Проживание в семьях разлагающе действовало на красноармейцев, следовало держать их в кулаке. Старший лейтенант упорно называл свою часть батальоном, хотя бойцов в ней было едва на роту, и не хотел слышать иного, впрочем, Крайнев не возражал. На работы батальон более не ходил, зато ежедневно занимался строевой и боевой подготовкой, не жалея разваливающихся ботинок на первой и патронов — на второй. Саломатин даже провел частичную мобилизацию подросших деревенских парней, под его присмотром сержанты учили новобранцев стрелять, окапываться, воевать в обороне и наступлении применительно к окружающей местности. Среди новобранцев оказалось пятеро еврейских юношей из Города, в том числе и Давид. Они пришли сами и настойчиво просили их взять. Саломатин согласился и не пожалел. Евреи учились воевать жадно, повиновались командирам с полуслова, не брезговали самой грязной работой, их пример благотворно действовал на деревенскую вольницу. Молодых бойцов обучали для резерва. Содержать большую воинскую часть было накладно, к тому же не хватало оружия. Немцы скупо выдавали винтовки полицейским, не помогли даже связи Крайнева. Увеличивать число полицейских он тоже не хотел: немцы могли в любой момент вытребовать их для очередного расстрела, что тогда? Пока Крайнев отговаривался малочисленностью своего войска, едва достаточного для обороны от зловредных большевиков. Заведешь большой отряд, потребуют ловить партизан по лесам; не поймаешь — сделают выводы. Лучше оставить как есть.
Нежданный визит городского начальства в Кривичви не остался без последствий. Саломатин с Крайневым разработали систему оповещения об опасности: в каждой деревне имелся наготове человек с верховой лошадью, который знал, куда и к кому скакать в случае тревоги. Батальон Саломатина мог быстро вступить в бой или же укрыться от превосходящих сил противника. До наступления холодов закончили строительство лесной базы. Соорудили огромные землянки-блиндажи с обшитыми лесом стенами, в каждой имелись нары, столы, печь. Всего в лагере могло разместиться до двухсот человек. Боеприпасы из Рулинки разнесли по укромным местам, даже шрапнель. Саломатин хотел половину снарядов взорвать, считая, что их не расстрелять и за пять лет, но Семен отстоял. Как-то сама собой сложилась иерархия. Главой военной и административной власти стал Саломатин, Семен — его заместителем. Крайнев должности не имел, кроме той, что наделили его немцы, он старательно уклонялся от всяческих постов, отговариваясь особым заданием. Но на любом совещании последнее слово было за ним. Крайнев недоумевал, но ситуацией пользовался: мужики в деревнях не шибко хотели ссориться с немцами, надеясь пересидеть лихолетье за печкой. На Семена и даже Саломатина могли шикнуть, распоряжения Крайнева выполняли неукоснительно. Он как-то спросил Семена о причине.
— Что тут непонятного? — пожал плечами Семен. — Прежняя власть забирала и командовала, толкала мужика в шею и плечи. При тебе жить стали! Старост выбираем, все решаем на сходах, закрома у всех полные — на свадьбах деревни днями гуляют!
— Без меня не гуляли бы? — усмехнулся Крайнев.
— Боялись бы… — серьезно ответил Семен.
Как бы то ни было, инфраструктура сформировалась и работала. Крайнев все чаще думал: здесь он более не нужен. Можно возвращаться в Москву. Если б не Соня…
Умело пущенный слух о гибели мужа помог: Соню молчаливо признали вдовой. Крайнев понятия не имел, в самом ли деле военврач Гольдберг в плену, но и не врал. Заканчивался трагичный сорок первый год, число пленных красноармейцев и командиров исчислялось миллионами, а часть Гольдберга к началу войны стояла под Минском… Шансы выжить у него были никакие. Как вдова, Соня имела право на личную жизнь. В мирное время требовалось некоторое время носить траур, но теперь было не до условностей. Солдатки в деревнях, обоснованно полагая, что мужей не дождутся, крутили любовь с бойцами Саломатина, в споре за мужиков нередко доходя до рукоприкладства. Саломатину постоянно приходилось выслушивать жалобы, ему это быстро надоело. Комбат ввел суровый казарменный режим и отпускал бойца в увольнение, когда за ним приходили. Если являлись две женщины, увольнение отменялось. Как и в случае жалобы. Донжуаны в роте перевелись, зато посыпались просьбы жениться. Поначалу Саломатин категорически запрещал, но, когда число потенциальных женихов в батальоне превысило количество стойких холостяков, скрепя сердце согласился. Формальных оснований для запрета не было: советская власть красноармейцам женитьбу разрешала.