– У меня был старый стеклянный набор из шести похожих чаш и графина. Стоял в шкафу офиса. Одна чаша разбилась. Когда Ломтев пришел ко мне, он узнал об этом. Поэтому тайно подложил Грааль к остальным – старый трюк. Легче всего разыскиваемую вещь спрятать среди подобных.
– Зачем же ты взял их все?
– Чтобы спокойно перевезти через границу. Одна чаша – вопрос, а шесть – комплект, подарок.
– И какая из них настоящая?
– Выбери.
Рита присмотрелась: одна из чаш слегка отличалась от остальных. Она была чуть ниже и шире, и цвет ее был другим: глубже, насыщеннее. Рита осторожно взяла чашу, и в тот же миг она будто вспыхнула у нее в руках – густой зеленый свет залил комнату мягкими волнами.
– Боже мой!
Рита едва не уронила реликвию. Кузьма отреагировал мгновенно. Нырнув ласточкой, он с размаху упал на ковер к ее ногам, выбросив вперед руки. Но помощь его не понадобилась – Рита удержала Грааль.
– Что это? Кузьма!
Он встал и осторожно забрал у нее реликвию. Зеленый свет к тому времени погас, только чаша, как показалось Рите, заблестела ярче, а в ее толще стали вспыхивать и переливаться разноцветные искорки.
– В "Парцифале" Вольфрама фон Эшенбаха, современника трубадуров, – голос у Кузьмы был хриплым, видно было, что он потрясен не меньше ее, – раз в год к Граалю прилетает голубь и садится на его край. В этот момент Грааль обновляет свои магические свойства. Вольфраму о Граале рассказывал катар и трубадур Киот Окситанец. До сих пор все считали, что это просто легенда.
– Ты хочешь сказать?.. Я…
– Теперь мы знаем, что это правда. На край этой чаши, судя по всему, голубь не садился давно.
– Я и есть он? Я?..
Он понял ее недосказанный вопрос.
– В "Парцифале" не говорится, что этот голубь должен быть чистым и беспорочным созданием.
Рита обессилено рухнула на кровать. Но тут же, спохватившись, бросилась к сумке. Достав фотоаппарат, она закружилась вокруг Кузьмы, сидевшего с чашей в руках, и защелкала затвором. Потом забрала у него чашу и потребовала снять ее. Кузьма снисходительно выполнил ее требования и, закончив снимать, внимательно осмотрел фотокамеру.
– Это любительская?
– "Олимпус", с зумом. Я давно работаю с ней, ты видел снимки в газете, – обиделась Рита.
– Пусть будет "олимпус", – миролюбиво согласился Кузьма и вернул ей камеру. – Главное, что мы теперь точно знаем, что везем настоящий Грааль, – он забрал у нее чашу и поставил ее на столик, – она настоящая, и ты тоже. Все сходится.
Рита села рядом. Некоторое время они молча смотрели на чашу. Искорки по-прежнему вспыхивали на стенках изумруда Люцифера, но, как показалось Рите, стали реже и мягче.
– Не жалко? Отдавать?
Он вздохнул:
– Жалко. Но надо. Что ж нам, как Ломтеву – скрываться от всех? В любой момент ожидая, что объявятся серьезные парни и проломят дырку в башке? У меня дочь, и хорошо, что она в отъезде. А тебе было в радость? У Ломтева хоть деньги были. Нам даже на авиабилеты не хватило, пришлось на машине пилить.
– Ты уверен, что от нас отстанут, если мы отвезем чашу?
– Уверен.
– Почему?
– Долго рассказывать. Мы ж ее не под камни прятать будем. Нас ждут.
– Кто?
– Катары. Современные. Те, кому Грааль принадлежит по праву. И которые знают, что с ним делать. Пора, Рита! Заверни ее и спрячь в сумочку. Зеленое стекло оставим здесь, бошам – больше не понадобится. На границе Германии и Франции таможни нет…
Они отъехали от места ночлега уже далеко, когда Кузьма, бросив взгляд на большой дорожный указатель, тяжко вздохнул:
– Представляешь, мои сейчас где-то в паре сотен километров!
Риту больно кольнуло это "мои", но она не подала вида.
– Заедем! – предложила бесшабашно.
– Нельзя! – покачал головой Кузьма. – Лучше им не знать, чем мы тут занимаемся. Для них я дома.
"И чем же мы тут занимаемся?" – хотела было спросить Рита, но вовремя удержалась. Ее задели эти слова. В то же время она понимала, что ей не в чем упрекнуть Кузьму. С того памятного момента, как она, движимая порывом, подбежала к нему, кричавшему и плакавшему во сне, она сама не понимала, что за отношения их связывают. Это не было обычной интрижкой, тем более с деловым интересом: для получения информации или установления полезных контактов. Но и на завязку чего-то серьезного не походило. Ее тянуло к нему с силой, которой она, пугаясь, сопротивлялась как могла и все же не могла противостоять. "Он женат! – мысленно говорила Рита себе. – У него семья, он любит жену и не собирается ее оставлять". Но стоило ей оказаться рядом, как она тут же забывала обо всех своих правильных мыслях. Она чувствовала, что и он испытывает нечто подобное. Он явно старался держать между ними дистанцию, но стоило ей пробиться, прогрызть эту оболочку, его словно прорывало. Рита вновь вспомнила их первую ночь: он был не только страстен до неутомимости, но и необыкновенно нежен: ранее она даже представить себе не могла, что так бывает. И она плавилась в ту ночь в волнах его нежности, отвечая ему душой и телом, и желая отвечать еще и еще.
– Скажи, пожалуйста, – спросила Рита, прерывая установившееся в салоне долгое молчание, – как у катаров было с семьями? Ведь они не признавали церковного брака…
– Они признавали свободную любовь между мужчиной и женщиной. Причем, любовь не только платоническую, но и плотскую. Одни только Совершенные, жившие как монахи, отрекались от нее. Остальные считали нормальным предаваться любовным утехам где угодно, хоть в церкви.
– В церкви?
– Сохранился протокол допроса инквизиторами одной знатной дамы из катаров, которая созналась, что занималась любовью со своим amic в церкви. И вообще, где угодно, лишь бы с ними была трава для предотвращения беременности.
– Они использовали для этого траву?
– Таблеток тогда еще не было.
Рита прикусила язычок. За этой всей суматохой она совсем забыла о предохранении. До той ночи с Кузьмой у нее несколько месяцев никого не было, и она перестала принимать таблетки. А про те, что на крайний случай, даже не вспомнила.
"Не хватало еще залететь для полного счастья! – подумала Рита, поджимая губы. – Вот тогда будет тебе amic! И как это я…"
Но ей не хотелось думать об этом, и она спросила о другом:
– Так, значит, у них царил разврат? А ты говорил про праведность…
– Они не освящали брак, но это не означало разврата, как это им приписывали инквизиторы. Пары были постоянные. В Монсегюре, кстати, было много amic e amassia, любовников и любовниц, которые не захотели расставаться и, держась за руки, вместе взошли на костер.
– Пошли на смерть из-за любви? – взволнованно спросила Рита, чувствуя, что глаза ее наливаются влагой. – В самом деле?