— Какой альтруизм, моя милая? — удивился Холмский. — Только бизнес, и ничего кроме бизнеса. Мне заказывают музыку и платят, а я плачу вам. Все на взаиморасчете, никаких чувств.
— Не сомневаюсь. Но зачем вам за него платят? Хотят еще раз уколоть власть? Так мелко и глупо? Для чего?
— Не знаю. Лучше не думать об этом. И вам не советую. Мне дают деньги — я выполняю заказ. Не больше и не меньше. Если начну выяснять подробности, то могу потерять голову. Любопытство — один из самых страшных пороков. И самых глупых.
— Тогда не буду любопытничать, — она с шумом поднялась, — статью сделаю к понедельнику. Что-нибудь еще?
— Позвоните мне после того, как выйдет статья. Возможно, будет новый заказ.
— Договорились. Сама не понимаю, почему я работаю с вами за такие деньги? Наверное, слишком хорошо к вам отношусь.
Лиховцева вышла из кабинета Аркадия Яковлевича, а текст их беседы уже через час лег на стол объединенной комиссии.
— Ты был прав, — прочитав его, обратился Машков к Дронго. — Обе эти рекламные кампании провела контора Холмского. Теперь надо постараться узнать, кто именно ему платит.
— Нужно все тщательно продумать, — отозвался Дронго. — Гейтлер опытный специалист. Его люди могут быть рядом. Я не удивлюсь, если узнаю, что Лиховцева или Горбунков работают одновременно и на Холмского, и на самого Гейтлера. Может, лучше подождать, когда на Холмского выйдет заказчик или человек, который передает ему деньги? Судя по тому, что он посоветовал Лиховцевой позвонить ему на следующей неделе, этот деятель должен скоро появиться.
— Я бы подождал, — вставил Полухин.
— Мне кажется, ты его демонизируешь. — Машков уже не скрывал своей давней дружбы с Дронго, обращаясь к нему при всех на «ты». Или пытался таким образом отчасти загладить свою вину.
Но Дронго держался с ним сухо и не торопился восстанавливать прежние отношения.
— Насколько я сумел понять, Гейтлер — лучший специалист в области подготовки террористов и осуществления террористических актов в мире, — продолжил он. — А это значит, его нельзя недооценивать. К тому же он много раз бывал в России, родился здесь, хорошо знает местные привычки и обычаи. В общем, идеальная машина для убийства.
— Не перехвали, — мрачно посоветовал Машков, — хотя, похоже, ты прав. Надо подождать, когда они выйдут на связь с этим Холмским. Хотя бы несколько дней. Пока не нашли Абрамова, у нас еще есть время, если наш эксперт правильно все просчитал.
— Утром на телевидение звонили из Махачкалы, — напомнила Чаговец. — Они требуют пять миллионов долларов, которые нужно передать через два дня в Таллине. Мы проследили звонок. Телефон был куплен в Ростове, а звонили из Махачкалы. Аппарат был отключен ровно через минуту после разговора и, очевидно, уничтожен.
— Махачкала и Ростов, — победно произнес Богемский, — ваша теория, Дронго, рассыпается в прах. Они купили аппарат не в Москве.
— Это лишь доказывает, что они учатся на собственных ошибках, — парировал тот.
— Абрамова похитили чеченцы, — убежденно заявил Богемский, с ненавистью глядя на эксперта. У генерала были глубоко посаженные глаза, покатый череп, тонкие губы.
— Почему обязательно чеченцы? — поинтересовался Дронго.
— Или другие кавказцы, — отозвался генерал, — они не простили ему объективной позиции в вопросе о войне в Чечне.
— Звонивший говорил с характерным кавказским акцентом, — поддакнула Чаговец.
— У вас есть доказательства? — спокойно поинтересовался Дронго.
— А у вас? — разозлился Богемский. — Вся ваша теория «газетных заговоров» построена на одних предположениях.
— Не совсем, — решил, что пора вмешаться, Машков, — вы ведь прочли беседу Холмского с журналисткой. И давайте не будем высказывать друг другу необоснованных обвинений. Мы делаем общее дело.
Нащекина подошла к Дронго.
— Мне иногда бывает стыдно за наших коллег, — призналась она. — Надеюсь, вы не обижаетесь?
— Если бы обижался, то не вернулся бы обратно в Москву, — откликнулся тот. — А вообще я некоторым образом считаю себя должником вашего президента.
— В каком смысле? — не поняла она.
— Несколько лет назад в Баку на него готовилось покушение, — пояснил Дронго. — Азербайджанские спецслужбы узнали об этом, когда взяли террористов, но предупредили российскую сторону о том, что опасность террористического акта остается. Президент не отменил своего визита. Просто по согласованию со службами охраны перенес его на более ранний утренний час. И прилетел в Баку. Можете себе представить, как он рисковал? Однако визит состоялся. Я думаю, что возвращаю ему часть того долга. Он мужественный человек.
— Я об этом не слышала, — призналась Нащекина. — Как вы думаете, что лучше сделать в Таллине? Отдать деньги или задержать посредника?
— Не знаю. Решение принимаю не я. Но, полагаю, будет идеально — выплатить им часть суммы и потянуть время.
— Я тоже так считаю, — согласилась Нащекина. — Предложите этот план генералу Машкову.
— Нет. Лучше вы сами. Вас послушают быстрее, чем меня. Вы же видите, с каким трудом меня здесь терпят.
— Ладно, — согласилась она, — сделаю. Посмотрим, как он отреагирует.
— Хотя нет, — неожиданно остановил ее Дронго. — Это может быть опасно для Абрамова. Если позвонил человек с кавказским акцентом, значит, они решили провести эту игру до конца. Чтобы противная сторона поверила в их решимость и звериную жестокость, они могут не остановиться ни перед чем. Например, отрезать ему палец, создавая себе определенный имидж. Я думаю, мы не имеем больше права ждать — необходимо сегодня же допросить Холмского.
— Вы говорили, что это очень опасно…
— И продолжаю так считать. Но ждать нельзя. Ради безопасности несчастного журналиста, который стал невольной пешкой в большой игре.
Холмский закончил свои дела поздно вечером и поехал домой. Сегодня он решил отправиться на Кутузовский проспект, где у него была квартира, купленная на имя матери. Мать умерла два года назад, и квартира перешла к нему. Здесь была просторная тихая спальня, выходящая окнами во двор. В многокомнатной квартире Холмского на Ленинском проспекте всегда было многолюдно: там вести хозяйство его супруге помогали горничная, кухарка, домработница. К тому же постоянно приходили какие-то монтеры, наладчики антенн, различные мастера, маляры. В общем, всегда было полно чужих людей непонятных профессий. Третья квартира, находившаяся на улице Усиевича, была предназначена для деловых и не очень деловых встреч.
Отпустив водителя и охранника, Холмский поднялся на четвертый этаж, открыл ключом дверь и вошел в квартиру. В квартире было тихо и немного пыльно, как бывает в пустующих жилищах, несмотря на любую, самую тщательную уборку. Сняв пальто в прихожей, он сразу же прошел в ванную комнату, где долго мыл руки. Затем разделся в гардеробной, повесил одежду в шкаф и отправился в спальню, предвкушая, как уляжется на такую удобную, просторную и мягкую, двуспальную кровать, оставшуюся еще от родителей. Телевизор он не включал, радио в квартире не было. Однако, открыв дверь в спальню, он в изумлении увидел сидящих там двух незнакомых мужчин и замер на пороге. Его поразило не только их непонятное появление в квартире, но и их долгое терпение — с того времени как он пришел, они не выдали своего присутствия ни звуком. Мужчины продолжали молчать и тогда, когда Холмский появился перед ними.