— Не смей смеяться надо мной, сука! — взревел Дули. — Не смей, чёрт бы тебя побрал, — и побежал к ней.
Лизи развернулась, чтобы дать дёру. Но не сделала и двух шагов к тропе, уходящей в лес, когда услышала, как Дули вскрикнул от боли. Обернувшись через плечо, увидела, что он стоит на коленях. Что-то торчало из его предплечья, и рубашка в этом месте быстро темнела. Дули поднялся на ноги и с ругательством за что-то схватился. Выдернуть не получилось. Лизи увидела нечто жёлтое. Дули вновь вскрикнул от боли, свободной рукой ещё раз попытался освободиться.
Лизи всё поняла. Догадка пришла как откровение, и она не сомневалась, что всё так и было. Дули побежал за ней, но Аманда выставила ногу, о которую он споткнулся и упал на перекошенный деревянный крест на могиле Пола Лэндона. А теперь вертикальная стойка торчала из его бицепса, как огромная шпилька. На этот раз Дули её выдернул. Ещё больше крови потекло из открытой раны, алое проступило на локте. Лизи знала, что должна поторопиться и не позволить Дули выместить свою ярость на Аманде, которая лежала чуть ли не у его ног.
— Тебе блоху не поймать, не то что меня! — звонко выкрикнула она, показала Дули язык, растопырила пальцы, вставила большие в уши и покрутила кистями.
— Сука! Блядь! — проорал Дули и бросился к ней. Лизи побежала. Она больше не смеялась, боялась смеяться, но улыбка всё-таки гуляла по губам, когда её ноги нашли тропу, и она помчалась в Волшебный лес, где практически наступила ночь.
Указатель «К ПРУДУ» исчез, но как только Лизи пробежала первые несколько десятков футов тропы (более светлая тропа, казалось, плавала среди тёмных масс деревьев), впереди раздались первые смешки. Хохотуны, подумала она и рискнула оглянуться, решив, что её дружок Дули, услышав этих крошек, может передумать и…
Но нет. Дули никуда не делся, она видела его в последних ошмётках уходящего света, потому что он её настигал, буквально летел над тропой, несмотря на чёрную кровь, которая теперь покрывала рукав от плеча до запястья. Лизи споткнулась о выступающий из земли корень, едва не упала, лишь каким-то чудом удержалась на ногах, прежде всего потому что напомнила себе: если она упадёт, Дули через пять секунд окажется на ней. И тогда последним, что она почувствует, будет его жаркое дыхание, последним, что долетит до её ноздрей, будет аромат окружающих деревьев, меняющихся с наступлением ночи, переходящих в более опасную ипостась, последним, что она услышит, будет безумный смех этих гиеноподоб-ных тварей, живущих в глубине леса.
Я слышу его тяжёлое дыхание. Я слышу его тяжёлое дыхание, потому что он приближается ко мне. Я бегу на пределе скорости (и долго так не протяну), но он всё равно бежит быстрее меня. Почему перекрученные яйца не притормаживают его? Почему не притормаживает потеря крови?
Ответ на оба вопроса был прост, чистая логика, ничего больше: они притормаживали. Если бы не перекрученные яйца и потеря крови, он бы её уже догнал. Лизи бежала на третьей передаче. Попыталась врубить четвёртую и не смогла. Вероятно, не было в ней четвёртой передачи. За её спиной шумное и учащённое дыхание Джима Дули становилось всё громче, всё ближе, и она знала: через минуту, может, меньше, она почувствует, как его пальцы первый раз хватаются за рубашку на спине. Или за её волосы.
Тропа пошла вверх, тени становились всё гуще. Лизи подумала, что наконец-то начинает чуть-чуть отрываться от Дули. Оглянуться она не решалась, но молила Бога, чтобы Аманда не последовала за ними. На холме Нежного сердца, возможно, было безопасно, как и у пруда, но вот в этом лесу о безопасности не могло быть и речи. И главная опасность, конечно же, исходила не от Дули. Теперь она уже слышала слабое, мечтательное позвякивание колокольчика Чаки Гендрона, который Скотт украл в другой жизни и повесил на ветке на вершине следующего подъёма.
Лизи увидела впереди более яркий свет, теперь не красновато-оранжевый, а розовое умирающее пламя заката. Оно прорывалось сквозь толщу деревьев. И на тропе стало чуть светлее. Лизи теперь видела её пологий подъём. За этим подъёмом, она помнила, тропа уходила вниз, вилась по ещё более густому лесу, прежде чем выходила к большой скале, за которой находился пруд.
«Не смогу добраться туда, — подумала Лизи. Жаркое дыхание с хрипом вырывалось из горла, в боку начало колоть. — Он догонит меня на середине этого подъёма».
Ей ответил голос Скотта, вроде бы смешливый, но под смехом на удивление злой. Ты пришла сюда не для этого. Давай, любимая — СОВИСА.
СОВИСА, да. «Энергично поработать, когда сочтёшь уместным». Действительно, если не сейчас, то когда? И Лизи принялась штурмовать подъём, мокрые от пота волосы облепили череп, руки работали как поршни. Она набирала полную грудь воздуха, шумно и быстро выдыхала. Она мечтала о сладком привкусе во рту, но последний глоток из пруда она отдала этому безумному долбецу, который преследовал её, и сейчас во рту стояли только горечь и усталость. Она слышала, как он сокращает разделяющее их расстояние, уже не кричит, экономит силы. В правом ухе пронзительно зазвенело, потом в обоих запах. И хохотуны смеялись уже гораздо ближе, словно хотели увидеть, как Дули накинется на свою жертву. Она чувствовала, как изменяется аромат деревьев, сладость уступала место чему-то резкому вроде запаха древней хны, которую она и Дарла нашли в ванной бабушки Ди после её смерти, ядовитый запах, и…
Это не деревья.
Хохотуны разом смолкли. Так что стало слышно шумное дыхание Дули, который изо всех сил бежал за ней, пытаясь свести на нет те несколько футов, что ещё их разделяли. И она вдруг подумала о руках Скотта, обхвативших её, о Скотте, прижимающем её к своему телу, о шёпоте Скотта: «Ш-ш-ш-ш, Лизи. Ради своей жизни и моей, теперь ты должна вести себя тихо».
Она думает: «Он не лежит поперёк тропы, как в прошлый раз, когда Скотт пытался добраться до пруда в 2004-м. Сегодня он где-то рядом с тропой, как это было, когда я попала сюда той жутко морозной зимой».
И когда Лизи наконец-то увидела колокольчик, висящий на полусгнившей верёвке, в последнем свете уходящего дня, Джим Дули рванул вперёд изо всех сил, и она почувствовала, как его пальцы скользнули по рубашке, пытаясь хоть за что-то зацепиться, хотя бы за тесёмки бюстгальтера. Ей удалось подавить крик, который уже поднимался из горла, поймать, можно сказать, у самых губ. Собрав остатки сил, она прибавила скорости, но, наверное, ей бы это не помогло, если бы Дули не споткнулся и не упал с криком: «Ах ты, СУКА!» Лизи подумала, что о крике этом он будет сожалеть до конца жизни.
Ждать который, возможно, придётся не так уж и долго.
Вновь застенчиво зазвенел колокольчик, висящий на когда-то (Заказ готов, Лизи! Поторопись!) Колокольчиковом дереве, которое теперь стало Колокольчиково-Лопатным. Там она и была, лопата Скотта с серебряным штыком. Когда Лизи оставляла её (следуя мощному интуитивному импульсу, смысл которого поняла только сейчас), Волшебный лес наполнял истерический смех хохотунов. Теперь же в лесу слышалось только её тяжёлое дыхание да ругательства Дули. Длинный мальчик спал (по крайней мере дремал), и крик Дули разбудил его.