Милое вяканье Вастер про маленькие женские тайны не собьет ее супруга со следа. И не надо забывать, что хозяин в замке все-таки Унтоус. Из любого стражника он всегда вытряхнет все, что ему понадобится… Значит, к страже и прислуге нужно обращаться как можно реже, а больше действовать самой.
К счастью, служанка подслушала беседу нищих, что притащились в замок за подаянием. Мол, разбойники, по слухам, поставили в лесу две избы, будут все вместе зимовать — так нельзя ли к ним приткнуться?..
И теперь огромная прешагри кружит в воздушных потоках…
Летом кроны такие густые, что сквозь них не то что землю — стволы не разглядеть. Но сейчас редкая бурая листва — словно полупрозрачная кисея, наброшенная на вершины деревьев.
И сквозь эту кисею видно, как два ящера гонят от берега в лес какого-то человека. Именно гонят — расчетливо, неспешно. Давно могли бы нагнать и растерзать… нет, возникнут из подлеска перед впавшей в панику жертвой, взревут — и снова исчезнут: припадут к земле, не разглядишь. А бедняга и не пытается разглядывать: ломится сквозь кусты, потеряв голову от страха.
Что это? Игра — как кошка играет с мышью? Или один ящер учит другого охотиться?
Заинтересовавшись, прешагри попыталась снизиться. Но тут восходящий воздушный поток ударил снизу, взъерошил перья, чуть не перевернул птицу. Она отчаянно забила крыльями, набрала высоту… и вдруг увидела нечто такое, отчего сразу потеряла интерес к забавам ящеров и к бедолаге, которому на роду написано быть съеденным.
Птичьи глаза, более зоркие, чем человеческие, углядели в путанице скал и деревьев жиденькую струйку дыма…
* * *
— Па-а-апа!
Тиршиал не удивился пронзительному детскому крику. Не удивился и тому, что, вывалившись на поляну, обнаружил там своего сына — зареванного, замурзанного, насмерть перепуганного…
Страх и отчаяние убили в несчастном отце способность удивляться. Перед глазами еще стояла вскипающая среди голых кустов чешуя, сверкал быстрый проблеск клыков, в ушах перекатывалось рычание…
И вдруг — сын…
Не раздумывая, Тиршиал оторвал от своей штанины вцепившегося в нее родного человечка, поднял на вытянутых руках, подсадил на нижнюю ветку высокой березы.
— Лезь! Выше! К стволу прижмись!
— Папа, я…
— Лезь, не то уши оборву! И не вздумай голос подать!
Тиршиал трясся от ужаса, ожидая, что над ним сейчас вскинется чешуйчатая туша, лязгнут клыки…
Беглец не знал, что погоня его уже настигла. И теперь три ящера преспокойно наблюдают за ним из кустов, даже не думая помешать. Учитель спасает ученика — дело достойное и правильное…
Затрещали ветви. Будь Тиршиал в состоянии разумно соображать, он понял бы, что до сих пор ящеры гнали его совершенно бесшумно, появляясь и исчезая в трех шагах, словно неверные лесные тени.
Но Тиршиал лишь затравленно огляделся в поисках хоть какого-нибудь оружия. (Свой меч он обронил еще на берегу.) Не нашел даже сухой ветки — и закрыл глаза, приготовившись к смерти и моля богов о спасении Алната…
Треск ветвей смолк.
И — безумьем, небылью — зазвучал спокойный, чуть насмешливый голос:
— Добрый день, почтенный Тиршиал! Счастливая тропа привела в наши края великого грайанского мастера!
* * *
Горбатый кашевар, стряпавший в чугунном котле похлебку для разбойничьей шайки, вскинул голову и заорал в прозрачную осеннюю листву:
— А ну, кыш отсюда, стерва! Высматриваешь, что спереть, разбойница?
В своем искреннем гневе он не подумал, как нелепо звучит в его устах слово «разбойница», пусть даже обращенное к огромной серой птице, восседающей на суку.
Прешагри беззвучно разинула клюв и переступила лапами по шершавой коре. Вопли кашевара ее не испугали: у горбатого придурка не было под рукой ничего такого, чем не жаль было бы запустить в птицу.
Пусть мерзкий горбун пошумит, пусть! Он будет орать по-другому, когда сюда нагрянут стражники! Вастер наконец-то нашла разбойничье логово!
* * *
— Но почему? — недоумевал Шадхар. — Разве я прошу о чем-нибудь немыслимом? Дело-то простое: сточить края лепестков, чтоб цветок хоть немного походил на лотос… Что, инструментов у тебя нет? Но ведь все знают, что «уртхавенское созвездие» ты создал при помощи обычного ножа!.. — Шадхар вгляделся в белое лицо собеседника, в стеклянные, бессмысленные глаза. — Эй, да ты хоть понимаешь, что я тебе говорю?!
Тиршиал понимал каждое слово из того, что сказал ему загадочный незнакомец, возникший из силуранской чащобы. И еще он понимал, что это конец игры, которую вела с ним судьба.
Посланец судьбы стоял на поляне перед Тиршиалом, и два ящера равнодушно лежали у его ног.
Конечно, это была кара! Кара за ложь, растянувшуюся на годы, и за трусость, которая не давала с ней покончить. Кара за украденную чужую славу, за незаслуженный почет, за красивые слова, которыми так бойко сыпал Тиршиал, чтобы скрыть свое неумение, свое бессилие…
Язык, обычно такой бойкий, не раз выручавший хозяина, отказал Тиршиалу. Пленник попытался что-то объяснить таинственному и грозному незнакомцу, но его лепет звучал бессмысленно, жалко и неправдоподобно.
Шадхар пожал плечами:
— Что за вздор ты мелешь, резчик? Не можешь справиться с простенькой работой? Думаешь, я этому поверю?
В этот миг ящеры, заслышав что-то вдали, разом поднялись и скрылись в кустах. Люди не заметили их исчезновения.
— Скажи уж — не хочешь портить свою работу! — В голосе Шадхара нарастала ярость. — И такими детскими уловками надеешься заморочить мне голову?
Режущий удар в лицо сбил Тиршиала с ног.
Бедняга вскрикнул от боли — и с вершины березы эхом отозвался детский крик.
Шадхар вскинул голову…
* * *
Нилек успел догнать Кринаша и его людей прежде, чем они дошли до пещерного города.
Услышав, что его сын нашелся, хозяин постоялого двора шумно выдохнул воздух, но больше ничем не показал своего облегчения. Пока они не найдут второго ребенка, пока все вместе не вернутся в «Посох чародея», радоваться нельзя.
— Поворачиваем! Да глядите в оба! В наших краях какая только дрянь не бродит!..
* * *
— Так ты тут не один? — ухмыльнулся Шадхар, глядя вверх, в жидкое облако желтой листвы. — А я-то думаю: куда пропал мой юный приятель с постоялого двора? Тебя сюда ящеры загнали, да? Ах они, нехорошие!.. Слезай, малыш, поговорим…
— Алнат, не смей! — срывающимся голосом крикнул отец сыну.
— Ага, ты уже сообразил, что разговор можно вести и втроем? Ну как, возьмешься за работу — или…
Шадхар оборвал фразу.