Когда она пожаловалась ему на их странное поведение, Джералд посмотрел на нее со смесью любви и удивления. Это не было его коронное выражение «И почему вы, девчонки, такие глупые?» – оно должно было появиться еще лет через пять, – но нечто подобное. «Они видят, сколько я зарабатываю, – сказал он жене, – они видят две большие немецкие машины в гараже, видят фото летнего коттеджа на озере, потом смотрят в твою карточку и видят, что ты работаешь за мелочь. Они не могут этому поверить, это больше похоже на крышу для махинаций, вот они и шныряют тут, и смотрят. Они не знают тебя, как я знаю, вот и все».
Джесси не смогла объяснить ему, что значила для нее эта работа.., а может, он просто не желал слушать. Но все дело в том, что работа, пусть даже по совместительству, заполняла ее жизнь, а Джералд не понимал этого. К тому же эта работа сохраняла некий мост между ее сегодняшней жизнью и прошлой до встречи с Джералдом на том республиканском ленче: тогда она работала учителем английского в уотервильской школе на полной ставке и была хозяйкой своей судьбы. Она зарабатывала себе на жизнь, ее уважали коллеги, и она ни от кого не зависела. Джесси не могла ему объяснить (или он не хотел слышать), что уход с работы, даже временной, лишает ее жизнь смысла.
* * *
Это чувство потерянности – вероятно, последовавшее и оттого, что пришлось расторгнуть контракт, и оттого, что никак не удавалось забеременеть, – через год с небольшим ушло с поверхности сознания, переместившись в глубину ее существа. Иногда замужество казалось ей большой удачей: молодая учительница выходит замуж за преуспевающего адвоката, чья табличка уже светится на двери (профессиональный жаргон), хотя ему лишь тридцать лет. И вот эта молодая – хорошо, относительно молодая – женщина как-то незаметно вступает в фойе неприятного здания под названием «средний возраст», оглядывается вокруг и вдруг замечает, что она совершенно одна – ни друзей, ни работы, ни детей, что у нее есть только муж, который занят исключительно карабканием по пресловутой лестнице успеха.
Эта женщина, вдруг осознавшая, что ей вот-вот стукнет сорок, – самая подходящая кандидатка, чтобы попасть в беду с наркотиками или связаться с другим мужчиной. Обычно выбирают тех, что моложе. Ничего подобного с ней пока не случилось, но у Джесси всегда было много времени: времени на покупки, письма, занятия (а там были рисование, лепка, поэзия.., и можно было бы завести роман с мужчиной, который учил ее писать стихи, если бы она захотела). И у Джесси еще оставалось время, чтобы позаниматься собой, таким образом она и встретила Нору. Но никогда она не чувствовала себя столь удовлетворенной, как теперь, когда ее усталость и боль стали признаками стойкости, а сон – справедливым вознаграждением: это можно было бы определить как систему жизненных ценностей прикованной женщины.
«Да, Джесс, то, как ты выпила воду, – это был подвиг».
Это снова заговорил незнакомый голос, но Джесси была согласна. Только бы Рут не появлялась. Рут могла быть интересной, но утомляла.
«Мало кто додумался бы, как достать бокал, – продолжал голос, – и сделать трубку из карточки: это было гениальное изобретение. Ты можешь чувствовать себя удовлетворенной. И можешь поспать».
«Но собака». – возразила Хорошая Жена с сомнением.
«Этот пес не потревожит тебя.., черт подери, ты сама знаешь почему».
Да. И причина, по которой пес не станет ее тревожить, лежит на полу в спальне. Джералд теперь стал просто тенью среди других теней, и Джесси была благодарна за это сумеркам. За окном ветер налетал порывами. Его мягкий свист в сосняке успокаивал. Джесси закрыла глаза.
"Но будь осторожнее со снами! – крикнула Хорошая Жена с внезапной тревогой, но ее голос звучал уже издалека. Она повторила:
– Будь осторожна с этими снами, Джесси! Я серьезно!" Конечно, серьезно. Хорошая Жена всегда была серьезна, и одновременно это означало – надоедлива.
«Что бы мне ни приснилось, – подумала Джесси, – это будет не жажда. У меня в последние десять лет было мало чистых побед – в основном разные путчи, – но эта вода была чистой победой, разве нет?» «Именно так, – ответил знакомый мальчишеский голос, и в полусне она подумала, не голос ли это брата. Уилл… Уилл в детстве, в шестидесятые годы… – Да, так оно и есть. Великолепно».
Через пять минут Джесси спала глубоким сном. Ее руки были разведены в форме буквы "V", запястья удерживались цепочками, голова склонилась к правому плечу, которое меньше болело, и мерное посапывание раздавалось в комнате. Но в какой-то момент – после того как спустилась темнота и на востоке появился белый диск луны – пес снова появился в дверях спальни.
Как и Джесси, он теперь ощущал умиротворение, потому что его насущные потребности были удовлетворены, а желудок занят перевариванием пищи. Пес довольно долго смотрел на нее, выставив в ее сторону ухо и пытаясь угадать, действительно ли она спит или только притворяется. В основном Принц ориентировался по запахам: пот высох, и совершенно не было этой адреналиновой вони. Он решил, что она спит. Теперь обойдется без криков и замахов, если он будет осторожен и не разбудит ее.
Он бесшумно подошел к мясу в центре комнаты. Хотя острый голод прошел, мясо пахло вкуснее. Это объяснялось тем, что первая еда разрушила древнее, кровное табу на человеческое мясо, хотя пес этого и не понимал.
Он опустил голову, вдыхая ставшие привлекательными запахи мертвого адвоката с наслаждением истинного гурмана, а затем сомкнул клыки на верхней губе Джералда. Он тянул все дальше, медленно наращивая усилие, отрывая кусок мяса. Лицо Джералда исказилось чудовищной гримасой. Кусок наконец оторвался, обнажив ряд зубов в широкой мертвой ухмылке. Пес проглотил разом вкусный кусок, потом стал лизать кровь. Его хвост снова вступил в дело, двигаясь широкими и медленными довольными взмахами. Два светлых пятнышка прыгали на потолке: лунный свет отражался от двух коронок мертвого Джералда. Эти коронки ему поставили неделю назад, и они еще сияли, как раскаленные угольки.
Пес снова облизал рану, глядя на Джералда почти с нежностью. Потом он вытянул шею примерно так же, как Джесси вытягивала свою, когда вставляла трубочку в бокал. Он обнюхал лицо Джералда, но не просто обнюхал: его нос пропутешествовал, сначала вынюхав слабый запах воска на левом ухе мертвого Хозяина, похожий на запах пола; потом смешанный запах пота и жира в волосах, затем острый, зовущий запах свернувшейся крови. Особенно долго он изучал нос Джералда. И снова это было похоже на трапезу гурмана, который выбирает самые тонкие из блюд. Наконец он вонзил свои острые клыки в левую щеку Джералда, сомкнул их и начал рвать.
На кровати Джесси застонала и начала пробуждаться. Это был стон ужаса.
Пес испуганно поднял голову, его тело инстинктивно осело с ощущением вины и страха. Однако это длилось недолго, потому что кусок мяса уже стал его собственностью, за которую он был готов драться. К тому же пес уже понял, что самка Хозяина совершенно бессильна, а значит, может стонать сколько угодно.