Из десятка столов был занят только один, где сидели трое бородатых мужиков в рубахах из крашеного холста и кожаных штанах. Судя по прислоненным с лавке топорам, народ из плотницкой артели. У дровосеков топоры совершенно другие, более толстые и массивные на длинной ручке. Ели они неторопливо и с чувством, сразу видно, что народ знает толк в отдыхе и хорошей еде.
На наше появление выглянула краснощекая женщина из двери, откуда неслись дразнящие ароматы. Рассмотрев нас, она направилась к нам.
– День добрый, дедушка. Поесть желаете?
– Нет, – ответил я, – мне бы водички попить после дороги и посидеть в прохладе.
Она кивнула в ответ, окинула нашу четверку внимательным взглядом и ушла обратно, махнув рукою в сторону ближайшего стола.
– Кощей, – зашипел мне на ухо Авоська и тут же получил в бок от Небоськи. – Ой… дед, а что не стал заказывать поесть? Наделал бы из ракушек монет, и все.
– Сначала надо посмотреть, что тут за монеты в ходу, – резонно ответил я таким же шепотом, – и только потом уже лепить контрафакт. Так, ничего не переспрашиваем, а то замучаюсь объяснять… Из монет я только золотые помню и смогу изобразить, но это будет выглядеть очень подозрительно.
Пока мы тихо шептались промеж себя, вернулась женщина с небольшим, литра на два деревянным жбанчиком и четырьмя кружками.
– Вот, – произнесла она, – угощайтесь кваском холодненьким. Самое то в такой зной.
В это время у кого-то из домовых, видно, под воздействием общепитовской атмосферы трактира громко забурчало в животе.
– Ой! – всплеснула руками женщина. – Мальчонки-то совсем голодные. Что ж ты, старый, пареньков голодом моришь?
Вообще-то у меня получилось наложить на домовых отличные иллюзии румяных и крепких детей, и говорить, что их голодом морят, как-то было не совсем правильно.
– Хозяйка, – откашлялся я, стараясь придать голосу старческое дребезжание, – я б заказал покушать, просто…
– Денег нет? – сразу поняла та. – А просто так спросить не захотел? Неужто мы не люди и каликам перехожим с детьми не сможем поесть принести?
Честно сказать, если бы не личина, то от моего загоревшегося лица можно было бы прикуривать. А я собирался обманом заниматься! Пробурчав благодарность, я уткнулся носом в стол, боясь, что иллюзия не выдержит и выдаст предательский румянец.
– Сейчас вам мой муж вынесет поесть, а то мне к снохе надо сбегать, – пообещала хозяйка и упорхнула на кухню.
Через несколько минут оттуда вышел угрюмый пузатенький мужичок и поставил перед нами по большой миске с кашей, щедро приправленной мясом и сливочным маслом. Когда он уходил, я услышал недовольное бурчание: мол, всех кормить, так сами по миру пойдем, без штанов останемся. Неприятный человек, то-то мне сразу не понравился его бегающий взгляд, проучить бы, но не знаю как, да и времени мало. К тому же нарисовалась проблема со столовыми приборами. Ложки тут каждый носил с собою. Но я-то, естественно, их не взял, когда отправлялся на охоту. В замке привык, что Яга всегда клала рядом с миской серебряную ложку и вилку.
– Найди-ка мне четыре деревяшки, – тихо проговорил я Кузе. – Подлиннее и побыстрее.
Понятливый домовой кивнул и в один миг умчался во двор, откуда вернулся через минуту и протянул мне четыре длинные, еще пахнущие смолою сосновые щепки. Именно на них я и наложил чары, превращая в расписные ложки, которые как-то видел в одном из музеев у себя в городе. Думаю, если наведенные борода и одежда воспринимаются окружающими как реальные, то и ложки должны исправно служить. На всякий случай при накладывании чар я пожелал, чтобы они просуществовали в своем виде как можно дольше.
При проверке их возможности никаких отличий мы не заметили – ложки и ложки, только расписные, в отличие от тех же ложек плотников, которые были просто голыми деревяшками нужной формы.
– Вкусно, – пробубнил Авоська, уплетая кашу. – Только Яга все равно лучше готовит и вкуснее.
– Тише ты, – строго заметил я домовому. – Не хватало еще, чтобы тут народ про бабулю услышал и сделал выводы.
Каша успела закончиться, и я собирался поблагодарить хозяев трактира, но тут…
Хлопнула дверь о стену, отворенная сильной и уверенной рукой, впуская в помещение несколько новых посетителей, при виде которых плотники заработали ложками еще быстрее, доедая, и быстро ушли.
– Хозяин, – до боли знакомый голос раздался в опустевшем помещении, – попить и поесть… Да не скупись. Кстати, где твоя жена?
– Ушла она, – немного заискивающе произнес мужик, который успел притащить простой деревянный табурет и усесться возле входа на кухню.
– Это хорошо, – довольно произнес посетитель. – А то я не люблю бабский вой.
– Соловей! – пораженно пробормотал Небоська, во все глаза уставившись на разбойника.
Так как я сидел спиною и новых посетителей видеть не мог, то решил развернуться. Разбойник, как и три его товарища по ремеслу, явился в своем обычном наряде – рубаха, штаны и жилетка из волчьей шкуры (и не жарко им?). Но трое оборотней были в лаптях, а Соловей щеголял в красных сафьяновых сапогах; за широким кожаным ремнем красовались два изогнутых ножа.
Мое движение не осталось незамеченным, но вот узнать меня разбойники не смогли.
– О, гусляр! – довольно воскликнул Соловей, разглядев гусли. – Ну-ка, старик, сбацай что-нибудь.
Сбацай? Интересно, это я принес новенькое словечко или оно и до меня тут имело хождение?
– Занят, – отвернулся я от него, собирая остатки вкусной каши с краев миски.
– Что?! – удивился Соловей. – Ты не хочешь спеть былину или сказание? Не хочешь для меня или вообще нет желания?
– Тебе не все равно? – буркнул я, отставляя миску и поднимаясь из-за стола. – Сказал: занят – значит, не буду.
Обиженный в присутствии своих подчиненных и хозяина трактира Соловей от возмущения не смог вымолвить ни слова, зато не утратил своей прыткости. Подскочив ко мне, он ухватился за бороду:
– Да я тебя…
И застыл, переводя взгляд с половины бороды в своем кулаке на мое лицо, на котором совершенно не отразилась эта потеря – как была борода по пояс, так и осталась.
– Это что? – спросил Соловей, больше всего сейчас похожий на человека, которого шваркнули пыльным мешком из-за угла.
– Борода, конечно, – удивился Авоська. – Соловей, ты совсем одичал на своем дубе? Царя не признал, да еще и за бороду хватаешь…
– Кощей?! – Соловей выпустил из кулака остатки тающей бороды. – Я… это…
– Это, – передразнил я его, кипя от гнева и сжимая кулак. – То. Вот, получи за неуважение к старшим.
От моего прямого в скулу разбойник улетел к стене, собрав в одну кучу и столы, и лавки, и оборотней. Одновременно с грохотом, произведенным упавшим Соловьем, позади раздалось сдавленное «Кощей!» и шмяк чего-то тяжелого на пол. Оглянувшись, я увидел лежащего мужика, на которого столь сильно подействовали мое имя и мое присутствие в его заведении.