– Русский – не русский, какая разница, если у тебя есть оружие – ты непременно выстрелишь в того, кто стреляет в тебя.
– Но кто будет стрелять из толпы? Сомневаюсь, что простые рабочие возьмут с собой оружие.
– Разумеется, они его не возьмут. А вот наши товарищи по партии во имя наших революционных идеалов непременно станут стрелять в полицейских и солдат, чтобы напугать их и расчистить дорогу для демонстрантов.
– Их будет так много?
– Разумеется, нет, но даже одного достаточно, чтобы заставить солдат начать стрельбу по людям. Прольется кровь, много крови – и тогда мы призовем народ к борьбе.
– А если прольется мало крови?
– Тогда мы начнем кричать, что пролились реки крови, и опять призовем народ к восстанию. В конце концов, народ – это быдло, он поверит всему, что кричат ему в уши. Не сомневайтесь, Токива-сан, я умею отрабатывать деньги, а уж такие деньги и подавно.
Наконец Павел Степанович остался один и, припав к столу, начал жадно пересчитывать деньги. Очень скоро ему удалось покончить с этим – ассигнации считать у него получалось с фантастической скоростью: как видно, богатая практика. Наконец, когда последняя пачка легла в сейф, в дверь постучали, а затем в комнату вихрем влетела одетая в самое модное платье молодая и красивая девушка.
– Пашенька, котик, ты совсем забросил свою Кети.
– Что ты, моя милая. Просто я был занят.
– Настолько занят, что позабыл о том, что я тебя жду в кафешантане?
– Нет, дорогая, я, разумеется, помнил об этом, но внезапно возникшие дела не позволили мне спуститься к тебе.
– И чем ты был занят?
– Зарабатывал нам деньги на кругосветное путешествие.
– И насколько удачно?
– О-о-о, очень удачно! – Павел Степанович открыл сейф и предъявил для осмотра оставленные азиатом деньги…
– Товарищи!!! Бросайте работу!!! До тех пор, пока не будут выполнены наши требования, мы не станем работать! – Андрей Викторович принял картинную позу с протянутой вперед и вверх рукой. – Сегодня здесь куется наше будущее! Долой эксплуататоров!
– Ты чего тут кричишь! – не выдерживает один из рабочих в стоящей перед трибуной толпе.
– Авдей, погодь, дай послухать, что он баить будет, – одернул его за рукав пиджачка другой рабочий, с умиленным видом слушающий оратора.
– А чего его слушать? Он что – рабочий? – Говоря это, мужчина пробился сквозь толпу и потеснил оратора. – Вы на руки его гляньте, да на одежку: вот оделся вроде как рабочий, а одежа наша ему идет как корове седло. Он жа из энтих, анитиллигентов, что думают, будто знають, что рабочему человеку надо. Нечего его слушать, братцы!
– Опять ты, Авдей. А вдруг он что дельное скажет?
– Дельное говоришь. Вот мой свояк сейчас в Маньжурии, с японцем воюет, а для того, чтобы ему воевать, нужны снаряды. А откуда он их возьмет, если их мы делаем?
– Ну дак сделаем, и отправят твоему свояку те снаряды, не мешай слушать!
– Как жа, отправишь ты! А кто будет их делать, коли вы все тута стоите, а не работаете?!
– А ведь и то верно, братцы! Мой брат тожа на фронте, а чем он воевать будет, если ему заместа оружия с ядреной матерью в бой идти?! А ну гони этого агитатора в шею!..
Опять рядом рвануло – и двоих стрелков, расположившихся на дне окопа, в очередной раз засыпало землей. От близкого разрыва солдаты пригнулись, заодно пряча самокрутки.
– Опять японец садит. И садит, и садит, откуда только снаряды берет. А наши орудия хорошо как на пять вражьих одним выстрелом отвечают, – сокрушенно вздыхает тот солдат, что помельче.
– Ничего, Василь, будет и на нашей улице праздник. Вот подвезут снаряды – и наши вдарят, а там и мы в штыки пойдем. Обделаются еще япошки.
– Как жа, подвезут. А если там забастовка? Ваш брат рабочий любит побунтовать, не то что крестьяне. Слыхал я, как перед войной разные забастовки устраивали.
– Ты говори-говори, да не заговаривайся. Одно дело до войны за свои права стоять, иное дело – война. Рабочий – он нипочем не станет лить воду на мельницу супротивника. Вот мой свояк Авдей работает на заводе – и что ты думаешь, он позволит, чтобы кто-то воду мутил, вместо того чтобы снаряды ладить? Не знаешь ты, о чем говоришь, – нешта они не русские и не православные! Будут снаряды, точно тебе говорю. Просто нужно немного потерпеть. Самую малость…
Народ расходился в сгущающейся ночи, возбужденно гомоня, переговариваясь, пересказывая и бурно обсуждая то, чему только что были свидетелями. Конечно, поздно, но, с другой стороны, работать ведь тоже надо, синема – она только после работы. Понятно, что от отдыха время отнялось, – чтобы попасть на сеанс, пришлось отстоять в очереди – теперь пока до дому доберешься, на сон времени, считай, и не остается. Но этого времени совсем не жаль.
– А этот-то гад – весь из себя такой благообразный, а сам вражина.
– Ага, я как его увидал – подумал, хороший, а он падла: «Прольется кровь – и мы призовем народ к борьбе…»
– Точно, а еще сказал, что станут стрелять в солдат, чтобы они, значит, в рабочих. Тварь.
– Ой, а ты видел, какое платье было у этой Кети? Ну прямо страсть какое красивое, – прижав ладошки к груди, восторженно говорила девушка, идущая в сопровождении молодого парня.
– Ты глянь, как все жизненно… – Это уже зрелый мужик, идущий со старым товарищем. – Вот глянул я на этот самый экран – будто на нашем заводе все проходило.
– Да-а, очень похоже. Вот только насчет забастовки и воды на мельницу японцев – это враки.
– Отчего же?
– Дак сам посуди: до войны-то мы, чай, тоже работали, а где делись все те снаряды?
– Ну дак тратится много.
– Ну-ну. А свояк да в Маньчжурии – прям чудеса.
– И чего ты придираешься? Ты Василя помнишь Прохорова?
– Ну и?..
– А когда его в последний раз видел?
– Дак и не упомню.
– То-то и оно. А он с Макаровым в Порт-Артур уехал, корабли чинить, и сейчас там.
– Слушай, а ты видел афишу. Через три дня будут показывать новый фильм – «По местам стоять» называется. Ты как, пойдешь?
– Конечно. Тем паче что денег пока не берут.
Антон, подперев плечом стену, делал одну нервную затяжку за другой, внимательно вслушиваясь, о чем говорят люди. То, что было показано сейчас на экране, иначе как халтурой и не назовешь. Эту работу не назовет работой не то что какой-то там начинающий режиссер, но даже самый полный профан в кинематографии из живущих в конце двадцатого века. Но для этих людей начала века научно-технического прогресса только что виденное было поистине шедевром, оставившим в них глубокий след. Это было видно по тому, как эмоционально они переживали происходившее на экране. Одни уходили, другие стояли в очереди, времени для отдыха им оставалось все меньше, но зал и не думал закрываться. Он будет работать до тех пор, пока есть посетители. В таком же режиме работают и остальные.