Когда орки дали свой первый залп, он уверился в этой мысли, наблюдая за мечущимися объятыми огнем людьми. Среди ополченцев едва не началась паника, но командирам удалось ее погасить в зародыше. При этом Новак не раз наблюдал бросаемые в сторону его холма взгляды. Оптика у него, конечно, была того еще качества, но достаточной, чтобы определить, куда именно смотрят люди. Видя эти взгляды, он отказался от своей затеи. Сейчас он был не просто бойцом – он был фактически знаменем для этих людей. Именно сейчас для них был самый трудный момент. Орки наступали неудержимым железным строем, они были гораздо крупнее людей, а в совокупности все это наводило неподдельный ужас на вчерашних крестьян и мастеровых. Стоит ему только дернуться с места – и самые слабые решат, что их бросают, запаникуют, а там паника доберется и до тех, кто покрепче. Главное – выдержать до того, как они сойдутся. Андрей по себе знал, что, как только ополченцы начнут выполнять то, чему они до одури тренировались на учениях, когда они сойдутся с врагом лицом к лицу, когда они увидят, что орки тоже могут истекать кровью, страх сам уйдет.
Скрипя зубами, Андрей остался на своем месте, внимательно осматривая поле боя, время от времени прикладываясь к подзорной трубе.
Наконец одна из катапульт Грэга послала снаряд, но неточно. Наблюдая за этим, Андрей только скривился, словно съел лимон. Но, как видно, кузнец за время общения с Новаком сумел кое-что от него почерпнуть. Им удалось пристреляться всего с четвертой попытки. А потом требушеты стали посылать снаряды один за другим. Нет, прямых попаданий не было, вернее, было только одно, но и того, что кувшины с напалмом разбивались, разбрызгивая свое содержимое вокруг, хватало с лихвой. Помнится, Андрей недоумевал, как можно было использовать метательные машины в полевом сражении, ведь разброс у них должен был быть просто огромным. Как выяснилось, ничего особенно страшного. Если изготовить одинаковые по весу и конфигурации заряды, то разброс из требушета на три сотни метров составлял радиус всего лишь в пять метров – совсем немного, если учитывать конструкцию машины.
Орочья артиллерия успела дать еще один залп, а потом им уже было не до того. Что ж, одной проблемой меньше.
Тем временем легкая пехота орков приблизилась на достаточное расстояние, чтобы начать метать свои дротики. Их физическая сила вполне позволяла им делать это с расстояния в семьдесят шагов. Лучники уже заняли позиции позади них. И вот в людей полетели первые стрелы и дротики. Даже находясь здесь, порядка в двухстах шагах от пехоты, Андрей отчетливо услышал дробный стук различной тональности. Дротики и стрелы с глухим стуком били по щитам и кожаным, крепким, как фанера, доспехам, звонко ударяли по шлемам. Услышал он с той стороны стоны и предсмертные крики раненых и умирающих. Момент истины. Выстоят или нет?
– Трубач. Сигнал «Начать стрельбу».
Над полем разнесся звук боевой трубы, одновременно со стороны пехоты послышались хлопки арбалетных тетив. А затем строй людей пришел в движение – и вновь залп, еще залп. Стрельба велась непрерывно, буквально выкашивая ряды легкой пехоты орков. Лучникам также доставалось – было прекрасно видно, как то один, то другой, а то и по нескольку сразу, они валились на землю. Это был первый сюрприз Андрея. Люди видели эффект от своей работы и постепенно сатанели, потому что они знали, что сюрпризов будет еще много. Андрей подробно рассказал офицерам, как они будут действовать в предстоящем сражении, и приказал довести все это до каждого из бойцов.
Когда-то Андрей читал об одной из тактик мушкетеров. Все просто как мычание. Первая шеренга целится и стреляет, затем отбегает назад и занимает место последнего в колонне. Тем временем вторая шеренга делает шаг вперед, целится, стреляет и тоже бежит назад. Постепенно люди в колонне движутся вперед, и задние, пока происходит это движение, успевают перезарядиться – и вот они вновь в первой шеренге, стреляют и вновь бегут назад.
Андрею подобная тактика пришлась по вкусу. Он решил в точности воссоздать ее, правда, используя арбалеты. Арбалетами были вооружены все его люди – конечно, амуниции получалось преизрядно, но кто сказал, что солдатская служба легка?…
Томаса трясло как осиновый лист. Боясь попреков со стороны остальных, он украдкой бросил взгляд по сторонам. То, что он увидел, особой бодрости ему не прибавило: как видно, не он один боится.
– Не журись, землепашцы! – раздался голос капитана.
Ему хорошо, он когда-то был воином, да вот уступил место молодым, а сам на землю осел. В их селе он командовал сотней ополченцев. А как быть им? Эти исчадия такую армию разгромили, а кто они, крестьяне? Нет, пока на тренировочном поле отрабатывали разные построения, то все орлами глядели, и он, Томас, в том числе. Но там не было настоящего врага, а здесь орки – вон они. Идут такой силищей, поди останови их.
Когда орки ударили из своих машин и залили, казалось, весь строй огнем, Томас, впрочем, как и другие, едва не побросал оружие и не побежал. Но капитан был начеку:
– Стоять! Стоять на месте, иначе сам порву каждого!
Конечно, его можно было и послать куда подальше: тут такое творится, а он «стоять». Но на людей этот окрик подействовал отрезвляюще. Марк всегда держал свое слово.
Его в селе не любили, как, впрочем, не любили и других ветеранов, которые держались особняком. На тренировках они безжалостно истязали тех, кто был в их подчинении на время учений, и если нужно было, то не стеснялись применить силу, при этом ничуть не церемонясь. Били они редко, но если до этого доходило… Во время учений нападать на командира было очень опасно: можно запросто получить полсотни плетей, а то и поболее. Поэтому уже после первых учений некоторые попытались показать этим ветеранам, чтобы они не зарывались. Да-а, славная вышла драка, вот только досталось тогда им изрядно: ветераны от души их отделали. Пытались было барону жаловаться, так тот их наградил, а тем, кто напал на командиров, приказал для острастки всыпать по пять плетей, пообещав, что наказание такое легкое только на первый раз, а слово он свое держал крепко.
Были мысли бросить все и уйти из Кроусмарша, да жена его Энни запилила – мол, позабыл, как тяжко было их родителям, да и отец прошелся – мало было всыпанных плетей, так он еще и вожжами добавил.
Потом Томас поостыл, поразмыслил. А чего, собственно, тут плохого? Живут они не в пример лучше и сытнее остальных, он-то помнит. За каждое чадо барон платит, как и обещал, – его Энни уже четвертым ходит, и ведь все дети живы-здоровы, а вот в его семье их было десяток братьев и сестер – осталось только четверо. Работать приходится много, а мало ли его отцу приходилось работать? Вот только он, почитай, все отдавал своему барону, а их барон забирает только малую часть. Теперь у Томаса был уже его дом, инвентарь и скотина, с бароном рассчитался полностью, живет для себя и семьи.
Правда, была и всеобщая воинская повинность: священники говорили, что защита земли – это священный долг каждого мужчины. Дружина – она всегда на страже, и в мирное время, и в военное, но если придет время, что им одним не справиться, – то все мужчины должны взяться за оружие. Вот и пришло это время. Правда, отсюда до их дома далековато, но падре разъяснил, что орки придут и туда, если их не остановить. Он еще раз вспомнил Энни, детей и покрепче вцепился в копье. Здесь, на этом поле, он будет сражаться не за кого-то – он будет биться за свою семью. Так сказал падре, так сказал барон, и это правда, дьявол его забери. Но боже, как же все-таки страшно.