На всякий случай я трижды повторил заклятие. Но ничего так и не случилось. Тогда мне пришло в голову, что, скорее всего, нужно произносить слова призыва в определенное время суток. Однако ни о чем подобном в письме Аль-Хазреда не говорилось. В общем, мне ничего не осталось, как забрать свое «сокровище» и вернуться назад в теплушку и ждать, когда поезд отправится дальше. Но тут случилось нечто непредвиденное.
На поляну вышел Лисовский со своими прихвостнями…
Тут я должен сделать небольшое отступление и рассказать об этом неприятном типе, с которым свела меня судьба. Был Лисовский из драгун, одного со мной роста и звания, но, в отличие от меня, любил компанию и, будучи не стеснен в средствах, швырял деньги направо и налево, а посему с ним всегда ходило два-три подхалима-подпевалы. Он был из тех, что обычно нравятся девушкам: статный, смазливый, с лихо закрученными усами. Не знаю, чем он там отличился на фронте, но на груди его блестел Георгиевский крест третьей степени, и ходил он гоголем, высоко задрав голову, глядя на всех сверху вниз.
Не знаю, чем я так не понравился ему, но с первой же встречи он стал задевать меня. Дело даже дошло до рукоприкладства. Когда он позволил себе очередное нелицеприятное выражение в мой адрес и в адрес моей матери, я, недолго сомневавшись, врезал ему по морде. Его подпевалы бросились на меня, и не знаю, чем бы закончилась эта свалка, если бы не подоспел патруль. Однако делу дальнейшего хода не дали, так как мы оба находились в равном чине и оба имели боевые заслуги, к тому же руководству было не до нас…
И вот теперь этот Лисовский (кстати, до сих пор не знаю, как его звали) неожиданно оказался на поляне, где я предавался эзотерическим изысканиям.
— Ага, наш малыш, похоже, решил призвать демонов, чтобы те помогли ему подтереть грязный зад. Он ведь обгадился… — начал он, и двое его приятелей из младших офицеров вторили ему смехом. — Посмотрите, как он пучит глазки. Только не выйдет ничего, дурень ты… — Он еще что-то говорил, но я не слышал его слов.
На земле прямо перед Лисовским лежала «жемчужина», и стоило ему опустить взгляд, как он увидел бы ее и… Боясь потерять эту удивительную драгоценность, доставшуюся мне столь удивительным способом, я метнулся вперед, нагнулся, — мои пальцы коснулись переливающейся поверхности, — выпрямился, и тут… Я сразу понял, что на поляне что-то изменилось. Что-то столь неуловимое, что я и понять толком не мог, в чем дело, однако я словно в миг один перенесся из мира реального в иной, потусторонний мир.
Лисовский все говорил, сыпал насмешками и оскорблениями. Его спутники-подпевалы корчились от смеха, но я не слышал их. Все вокруг словно замерло в ожидании некоего чуда, которое должно было вот-вот свершиться. А потом:
— Господин звал меня, и я явился, — прозвучало у меня в голове, причем я был совершенно уверен, что Лисовский и его спутники этого голоса не слышали. Он звучал только для меня. Я попытался что-то сказать в ответ, но губы мои дрожали, и я ничего не мог произнести.
— …Посмотрите-ка, как он трясется. Словно баран, увидев нож мясника — Слова Лисовского доносились до меня издалека, словно он стоял метрах в пятидесяти от меня, а не на краю поляны.
— Господин может не отвечать вслух. Достаточно подумать, обращаясь ко мне, — вновь заговорил со мной таинственный голос.
— Кто ты?
— Тот, кого ты звал. Шестой — Вуал.
— Ты джинн?
— Скорее демон.
— И зачем ты явился?
— На твой зов.
— И что ты можешь?
— Я научу тебя всем языкам этого мира, как древним, так и современным, но ты должен заплатить.
— Заплатить чем?
— А будто сам не знаешь? — усмехнулся демон. — Хотя, вижу, ты все приготовил, и недруги твои…
Я хотел было закричать, остановить демона, но невидимые цепи сковали мои руки и ноги, я не мог пошевелить языком, не мог четко сформулировать мысль. Я стоял парализованный неведомой силой. Я закричал… Точнее, мне сначала показалось, что я закричал, а на самом деле я, словно рыба, беззвучно открывал и закрывал рот.
— Что, язык проглотил? — Лисовский тем временем шагнул вперед. — Где же твоя хваленая храбрость? Где честь офицера?
И тут я заметил, как на поляне стало темнеть. Словно в яркий солнечный день темная туча неожиданно закрыла солнце. Понимая, что вот-вот произойдет что-то непоправимое, я попытался поднять руку, оттолкнуть, хоть как-то предупредить Лисовского. Однако он и сам почувствовал неладное. Начал пятиться от меня, лицо его скривилось то ли от боли, то ли ужаса. Но было поздно. За считанные секунды сумерки стали кромешной тьмой.
Тьма скрыла все вокруг на несколько мгновений. Вот она рассеялась, и я оказался на поляне один — никаких следов Лисовского и его спутников, словно их тут никогда и не было. Они исчезли раз и навсегда. Кроме того, у меня появилось странное ощущение усталости, словно я несколько дней подряд занимался зубрежкой. Голова кружилась и раскалывалась.
Все происшедшее казалось мне некой странной галлюцинацией, словно я уснул и видел страшный сон, на смену которому пришло пробуждение. С большим трудом мне удалось сделать первый шаг, сойти с места. Ноги были словно ватные, совершенно не хотели гнуться. С трудом, все еще сжимая в руке удивительную жемчужину, я вышел из лесу. На мгновение остановился, глядя на застывший на рельсах поезд. Все теплушки были открыты, и солдаты по большей части вылезли на насыпь. Кто курил, кто разговаривал, пытаясь скоротать долгие часы непредвиденной остановки. Но не это поразило меня. Вагоны, в которых мы ехали, предоставило нам южное отделение КВЖД. Вдоль каждого из них тянулись ряды иероглифов. Так как китайского я не знал, раньше они казались мне всего лишь декоративным узором, подчеркивавшим принадлежность вагонов, но теперь… теперь я разом прочел эту надпись — «Вагоны для перевозки скота».
Я застыл как молнией пораженный. Протер глаза. Еще раз прочел. Потом подойдя ближе, прочитал более мелкие надписи. Да, теперь я понимал китайский. Но откуда… Неужели этот демон и в самом деле обучил меня языкам?
До сих пор никак не могу понять, так это или нет. Как только доберемся до ближайшего большого города, обязательно проверю.
И еще. Я в тот вечер искал Лисовского, спрашивал о нем вначале у тех, кто ехал с ним в одном вагоне, потом у всех знакомых, кто ехал в этом эшелоне. Никто не видел его. Лисовский пропал… и боюсь, в этом есть и доля моей вины.
(Несколько страниц рукописи отсутствуют.)
10 июля 1905 года
Я прибыл в Пржевальск в приподнятом настроении.
Удивительно, но я действительно стал понимать речь и читать на всех языках. Хотя на самом деле мне удалось опробовать свои способности только на английском, немецком, французском, китайском, японском, а также на одном из наречий аборигенов Южной Сибири — до сих пор так и не понял, что это был за язык.